Чистый кайф
Шрифт:
Он смотрел на меня так умильно, как будто Смешарику задумал вдуть. Явно чего-то недоговаривал.
– Митя, ты кончай свои еврейские штучки. Говори прямо.
– Толя, я прямо говорю – это плохой пиар.
Я отодвинул свою тарелку, отнял у него нож с вилкой и крепко так взял за локоть.
– Тебе Юля звонила?
Он как на стену налетел. Тык-мык, а ехать-то дальше некуда.
Но все же попробовал обрулить:
– Толя, ты здесь не нужен. Твое присутствие ничего не решает.
– Я говорю – тебе Юля звонила?
Тоном ниже сказал. Чтоб дошло.
– Ну да… – Он обмяк. – Звонила.
– И чего говорит?
Митя поерзал.
– Она беспокоится.
– Да ладно. А почему не мне звонит, а тебе?
– Ну… Видимо, не хотела тревожить. Чтобы ты выспался.
– Не гони.
– Толя! Я не знаю, почему она тебе не звонила.
– Да ты чо?
– Серьезно!
– И сколько раз она тебя набрала?
– Три.
– Харэ врать.
– Семь.
– Всю ночь кошмарила?
– Нет, только утром.
– Митя!
– Ну… и еще пару раз ночью… Или четыре.
Я отпустил его локоть. Догадка моя была из самых неприятных.
– Она решила, что у меня срыв?
– Толя, это абсолютно ваши дела…
– Хорош, Митя!
Он помолчал, снова взял со стола свою вилку и поковырялся в остывшем омлете.
– Ну, типа, да.
– Блин…
В принципе, я его понимал. Оказаться меж двух огней – то еще удовольствие. Он ведь и с Юлей не хотел портить отношения. А от меня полностью зависел.
– Ладно, я полечу.
– Толя, ты за Майкла не беспокойся, – оживился он. – Я уже сделал пару-тройку звонков. Выдернем под залог. Мне кажется, у них тут как в Штатах. А судиться будем из дома, если что. Наймем представителей, они будут ходить по судам.
– Значит, она решила, что это срыв…
Митя промолчал и налег на еду.
– Ты знаешь, – сказал я через минуту этого нашего молчания. – Иногда бывает обидно.
– Толя, я все понимаю…
– Да погоди ты, не кипишуй.
Митя с готовностью вернулся к трапезе. Быстро допёр, что лучше помалкивать.
– Историю одну хочу рассказать. Поучительную. Со мной лично произошла.
Я сходил за новым беконом и продолжил:
– У меня в детстве чеченец отцом был, а потом исчез. И вместо него появился натуральный отец. Который от природы. Но мы с братом любили чеченца. Поэтому начали кипиш. Батя в ответку с нами завоевал. Он же военный. Пару раз досталось нам от души. Ну, и мы впряглись по полной. Короче, бабуля решила этот шалман прекратить и отвела нас в церковь – на службе помогать, то да сё. Батюшка, говорит, там добрый. Ну, и покормит. Оказался действительно добрый. Яблоки нам давал, орехи. Слова про отцов говорил хорошие. Работой не загружал. Кормили нас там при церкви. По тем временам – большое дело. Жрать, Митя, иногда хотелось очень сильно. Я помню, чуть позже, когда мне уже десять лет исполнилось, мечтал на Новый год похавать жареной картошки с мясом. Реально мечтал. Даже письмо Деду Морозу накатал. Но он, по ходу, их не читает. Или проебал мое письмецо, старый, где-то в своей Лапландии. Короче, вписались мы с братом в этой церкви в движуху. Одежду церковную нам выдали – помогаем. И тут в какой-то момент прибился к храму старый рецидивист. Душегуб – не душегуб, но вор конкретный. Не одна ходка у него была. Синим забит от плеч до пяток. Мы по его татухам не только живопись – мы философию изучали. Столько там красивых мыслей кто-то набил. Царские вензеля. А дядька он добрый. Попросишь его эту красоту показать – он сразу рубаху задирает. Ну и рассказывал хорошо. В общем, сдружились. Но тут вдруг в церкви утварь пропала. Серебряное кое-что и золотишко по мелочи. Никто этому мужику особых предъяв не кинул, а вот отношение изменилось. Недоверие возникло. И, короче, мужик запереживал. То с батюшкой пытался поговорить, то с дьяконом. Они-то еще отвечали, а старушки при церкви – те просто шипели в ответ. В общем, терпел он, терпел, а потом как-то раз ушел со службы домой, привязал на балконе веревку и повесился.
Слушавший до этого совершенно спокойно Митя перестал жевать и уставился на меня с раскрытым ртом.
– Да ладно, – выдавил наконец он. – Прямо повесился?
Я захохотал и хлопнул рукой по столу.
– Нет, конечно. Просто отправил всех на хуй и ушел. Обидно иногда бывает, я ж тебе говорю. Когда не верят.
Вернувшись в номер, я покидал вещи в сумку, чтобы вечером не собираться, и на всякий случай проверил паспорт. В кармане куртки его не оказалось. Не было и в других местах. Паспорт, сука, пропал.
Я хотел сразу набрать Юлю, но, открыв контакты, остановился.
Она не поверит.
Я бы сам не поверил, если уж на то пошло.
Май 1996, Ростов-на-Дону
План был простой, как пионерская песня, и такой же задорный. В короткие сроки предстояло собрать пятьдесят тысяч долларов для бандосов, у которых мы с Дёмой пожгли шмаль. Единственное, что оставалось непонятным, – как.
Жора предлагал кого-нибудь развести, Банкок – ограбить, а Майка продвигала тему с клофелином. У каждого из них был свой подход к жизни, поэтому в итоге все просто переругались. Жора любил мутить мутки. Силовое решение казалось ему проявлением тупости. Банкок без конца смотрел азиатские боевики про Триаду, якудзу и Шаолинь. Ему хотелось кого-нибудь отметелить. Майка считала свой метод разумным компромиссом между насилием и аферой. Все сходились на том, что надо кинуть лоха, но где его искать и как с ним работать – тут каждый отстаивал свое решение.
Один Вадик Купэ ничего не отстаивал. Он опять колотил баскетбольным мячом в стену гаража и сочинял новый трек, подбирая рифмы на удары.
– Слушай, хорош, а! – заорала на него в конце концов Майка. – Ты задолбал уже! Мы тут делом заняты, между прочим.
Вадик остановился.
– Это вам только кажется.
– В смысле? – возмутился Жора, который очень ценил свой интеллект и свое время.
– Я вчера хорошо дунул, и мне тоже кое-что показалось, – пояснил Купэ, садясь на свой мяч и покачиваясь на нем как неваляшка. – А сегодня выяснилось, что все туфта. Бутор голимый. Так и у вас. Орете много, а толку никакого не будет. Потому что все чепуха. Вообще все на свете.
– Гонит, – кратко подытожил Банкок.
– Может, и гоню. Тока у меня доказательство есть.
Вадос вытащил из кармана какую-то мятую бумажку и помахал ею, чуть не свалившись со своего мяча.
– Вот оно. Тут все написано.
Я подошел к нему и взял бумажку. Там было всего два слова.
– Ну? – сказал я.
– Чего «ну»? – откликнулся Вадик. – Я ж тебе говорю, дунул вчера солидно, и мне такое вдруг открылось, что я офигел. Я все про жизнь понял. В одну секунду вообще все. Как чего устроено, как все вертится, почему что происходит. И главное – все было так ясно, отчетливо так. Весь мир у меня на ладони, прикинь. И я такой, типа, бог.
– Я понял. Ты к чему клонишь?
– Да к тому, что я решил это все записать. Штоб не забыть, когда отпустит. И записал.
Купэ уныло махнул рукой на свою бумажку.
– Чо у него там? – вытянула шею Майка, сидевшая в кресле у дальней стены. – Засвети.
Я протянул ей послание Вадоса. Там было два слова: «Снег – белый».
– Пипец, – помотала головой она. – Философ, блин. Лучше бы насчет лавэ подсказал.
– Насчет бабосиков – это надо было вчера суетиться, – вздохнул Купэ.