Читайте старые книги. Книга 1.
Шрифт:
Мадригал этот, бесспорно, прелестен. Впрочем, он не стоил господину де Вольтеру большого труда. В его расторопной и услужливой памяти просто-напросто всплыло стихотворение Феррана, даровитого поэта, который умер в 1719 году, оставив среди прочих сочинений следующий мадригал, рядом с которым стихи господина де Вольтера кажутся пародией:
Амуром стать я всей душой желаю Не с тем, чтоб править небом и землей — Я и богов, и смертных забываю, Когда Темиру вижу пред собой — Иль взор закрыть повязкою глухой — ТемиреГосподин де Вольтер без лишних церемоний извлекает из сочинений древних и новых авторов все, что найдет изящным, остроумным и любезным своему сердцу; не может быть никаких сомнений, что, следуя этому достохвальному обыкновению, он позаимствовал идею мадригала у Феррана. Вглядевшись внимательно в литературный венец господина де Вольтера, мы найдем там очень мало цветов, взращенных им самим. Впрочем, и сам Ферран в мадригале, о котором идет речь, недалеко ушел от Вольтера, ибо мысль и форму своего творения он почерпнул из прелестного десятистишия, которое еще в 1524 году, то есть двести сорок четыре года назад, посвятил предмету своей сердечной склонности, Диане де Пуатье, наш изящный Маро; в третьем томе его ”Сочинений” (Гаага, у П. Жосса и Жана Неольма, 1731) оно напечатано на странице 123:
Стать Фебом непрестанно я желаю Не с тем, чтобы постигнуть свойства трав, — Недуг, которым я давно страдаю, Не уврачует ни один состав — Иль в небе мчаться, ярко воссияв, — Лишь на земле избавлюсь я от мук — Иль на Амура навести свой лук: Восстать на государя было б странно. Затем хочу я Фебом стать, мой друг, Чтоб быть любимым нежною Дианой.Вы сами можете убедиться, сударь, что Ферран списал свое стихотворение у Маро. Впрочем, мадригал господина де Вольтера походит на Маро даже больше, чем на Феррана, ибо Ферран хотел быть Амуром, а Маро и господин де Вольтер — Фебами.
Фрерон”.
”Вы, конечно, читали, сударь, прелестный роман ”Задиг” {307} , и среди глав, поразивших вас своей изобретательностью, наверняка была глава ”Отшельник”. Так вот, эта очаровательная глава, каковую вы полагали большой удачей господина де Вольтера, почти дословно списана с оригинала, о котором этот великий копиист не проронил ни звука. Листая на днях прекрасные английские книги, которые Про-младший, книгопродавец с набережной Конти, выписывает из Лондона, я обнаружил небольшой томик под названием ”The works in verse and prose of dr. Thomas Parnell, late Archdeacon of Clogher” (”Сочинения в стихах и в прозе доктора Томаса Парнелла, архидьякона из Клогхиэ”); автор его скончался пятьдесят лет назад. В книге этой есть небольшая поэма в сто с лишним строк под названием ”Отшельник”; она-то и является тайной сокровищницей, откуда почерпнул свои богатства господин де Вольтер. Вы убедитесь в этом, сравнив двух ”Отшельников”.
ПАРНЕЛЛ:
В далекой пустыне жил с юных лет почтенный отшельник. <…> Однажды он покинул свою обитель, дабы узнать людей. <…> Он отправился в путь и шел целое утро, а в полдень, когда солнце высоко поднялось над землей, повстречал юношу.”Здравствуйте, отец мой”, — сказал незнакомец.”Здравствуй, сын мой”, — отвечал старец. Они разговорились и за увлекательной беседой не замечали трудностей пути. Несмотря на разницу в летах, они привязались друг к другу. Вскоре солнце зашло. В свете луны глазам путников предстал великолепный дворец; к нему вела роскошная аллея — кроны деревьев смыкались, образуя свод, внизу расстилался травяной ковер. Высокородный хозяин дворца всегда радушно встречал странников, однако гостеприимство его проистекало не из человеколюбия, а из тщеславия и суетности — ему нравилось выставлять напоказ несметные сокровища. Когда путники подошли к дворцу, слуги в богатых ливреях проводили их к хозяину, а тот пригласил их в роскошно убранную залу. Стол ломился от самых изысканных кушаний, щедрость хозяина превосходила все ожидания странников, мечтавших лишь о скромном ужине и крыше над головой. Затем старца и юношу проводили в предназначенные им покои; опустившись на пуховые перины и укрывшись шелковыми одеялами, они забыли об усталости и погрузились в глубокий сон. Когда они проснулись, на столе уже стоял завтрак. Хозяин велел подать путникам ароматнейшее вино в золотой чаше: отведав его, они покинули замок, исполненные довольства и признательности. Однако хозяину замка пришлось вскоре пожалеть о своей доброте, ибо он обнаружил пропажу золотой чаши — юный спутник отшельника украл ее. Отшельник был потрясен, когда юноша спустя некоторое время показал ему свою драгоценную добычу. Ужаснувшись в сердце своем, он от волнения не мог вымолвить ни слова, но не посмел расстаться с юношей. Он только сокрушенно пробормотал что-то сквозь зубы и взглядом дал юноше понять, как огорчает его низкий и подлый поступок, которым тот отплатил за гостеприимство.
Тем временем солнце внезапно скрылось, небо заволокли темные тучи. Поднялся ветер. Надвигалась буря, испуганные стада метались с жалобными криками, словно моля о пощаде.
Странники задумались о пристанище; оглядевшись кругом, они увидели вдали высокую гору, а на ней дом; там в полном одиночестве жил скупец, недоверчивый и жестокосердый. Не успели путники добраться до дома, как разразилась страшная буря: лил дождь, сверкали молнии, грохотал гром. Юноша и старик долго стучались в дверь, умоляя хозяина пустить их под крышу. Наконец в сердце скряги проснулось что-то похожее на сострадание; он осторожно приоткрыл дверь и впустил продрогших странников в дом. В очаге, освещая голые стены, горела жалкая охапка хвороста. На ужин хозяин дал им по ломтю черного хлеба и по глотку прокисшего вина; лишь только гроза начала стихать, он поспешил выпроводить незваных гостей. Отшельника поразило, что такой богатый человек ведет нищенскую жизнь.”Отчего, — размышлял он, — этот человек владеет столькими сокровищами и не пользуется ими, меж тем как многие люди лишены самого насущного?” Но еще сильнее его поразило то, что его юный спутник достал из-за пазухи чашу, принадлежавшую давешнему богачу, и подарил ее скряге — невеже и грубияну. Меж тем на лазурном небосклоне вновь засияло солнце, воздух наполнился благоуханием, поникшая было природа вновь засверкала всеми своими красками, и путники покинули убогий приют, хозяин которого с радостью закрыл за ними дверь.
Душу отшельника раздирали противоречивые чувства: он не мог объяснить поступков своего спутника, и не понимал, кто перед ним — преступник или безумец. Если преступник, он был достоин ненависти, если безумец — жалости; отшельник терялся в догадках. Снова настала ночь, землю окутал мрак. Путникам опять понадобился кров, и они нашли его. Дом этот был простой и опрятный, не слишком большой и не слишком маленький; ничто здесь не свидетельствовало ни о расточительности, ни о скупости: все говорило о том, что хозяин дома живет в покое и довольстве, что он рад гостям по доброте душевной, а не потому, что алчет похвал. Путники поздоровались и попросили хозяина приютить их, на что он ответствовал: ”Добро пожаловать; вы — служители того, кому мы обязаны всем в этой жизни, и я с радостью отдам ему свою лепту. От всего сердца приглашаю вас разделить нашу скромную трапезу”. Он приказал накрыть на стол. Зазвонил колокол, семья собралась за столом, и весь вечер гости и хозяева беседовали о добродетели, а перед сном вместе прочли молитву.
На заре путники поднялись; перед уходом юноша проскользнул в комнату, где спал в колыбели сын хозяина, его отрада и надежда. Какая неблагодарность! — он задушил младенца, единственного сына столь милосердного хозяина. О ужас! Что же сталось с нашим отшельником, на глазах которого свершилось убийство? Адские муки — ничто в сравнении с его страданиями. В изумлении и страхе он со всех ног бросился прочь; юноша бежал следом. Сбившись с пути, отшельник спросил дорогу у повстречавшегося ему слуги. Внезапно путь им преградила река; не зная, где брод, странники пошли вперед по бревну; внизу клокотала и пенилась вода. И тут юноша, который, казалось, только и ждал случая совершить новое злодеяние, столкнул доброго слугу, указавшего им путь, в реку. Тот на мгновение вынырнул и снова ушел под воду, на этот раз навсегда. Чаша терпения отшельника переполнилась; глаза его засверкали от ярости.”Гнусный злодей!” — вскричал он. Но не успел он договорить, как облик его странного спутника изменился: юноша стал выше ростом, лицо его просветлело, платье превратилось в длинные белые одежды, вокруг головы воссиял нимб, от волос повеяло сладостным ароматом. За спиной юноши выросли сверкающие крылья. Без сомнения, то был посланник неба; из глаз его струилось сияние, взгляд их был полон величия. Как ни силен был гнев отшельника, он тотчас прошел; изумленный старец не знал, кто перед ним, но на душу его снизошел покой. Ангел заговорил; речь его была исполнена божественной гармонии: ”На Олимпе узнали о твоих молитвах и достоинствах, о твоей праведной жизни; добродетели твои удостоились похвал в наших сверкающих чертогах; решено было послать на землю ангела, дабы он возвратил покой твоей душе; выбор пал на меня!.. Не преклоняй колен, ибо мы равны; узнай волю господню и отбрось сомнения. Создатель правит миром, и все пребывает в его священной власти, хотя порой он добивается своей цели с помощью случайностей. Провидение правит вами незаметно, оно руководит вашими поступками, не сковывая вашей воли и не разуверяя тех сынов человеческих, которые сомневаются в его всесилии. Что может быть удивительнее событий, недавно тобою виденных? А между тем в них выразилась Господня воля, и если вы не в силах понять ее, научитесь по крайней мере покоряться ей, не ропща. Гордец, который вкушал заморские яства и утопал в роскоши, не оставляющей места добродетели, который укладывал гостей спать на шелковых простынях и подавал им вино в драгоценных сосудах, вместе с чашей лишился гордыни; он и впредь будет принимать чужестранцев, но уже без чванства. Злой и подозрительный скряга, чья дверь всегда была заперта для бедных путников, узнает теперь, когда я оставил ему эту чашу, что небо вознаграждает за милосердие; незаслуженный дар пробудит в его сердце признательность и сострадание. Наш набожный друг долго шел по стезе добродетели, но сын отвратил его сердце от Господа. Предавшись душою этому ребенку, он жил в вечной тревоге, забывал о небе и устремлял все свои помыслы к грешной земле. Ради ребенка безумец был готов на все. Дабы спасти отца, Господь отнял у него сына. Ты увидел в моем поступке тяжкое преступление, но мне было приказано нанести этот удар. Простершись во прахе, несчастный отец признает теперь со слезами смирения, что покаран по заслугам. Ты хочешь знать, чем провинился слуга? Теперь, когда он утонул, он уже не сможет промышлять по ночам разбоем. Итак, небеса в милосердии своем преподали тебе урок; будь благодарен за него, будь послушен господней воле, живи в мире и не греши”. Тут юноша взмахнул крылами и воспарил. Отшельник застыл от изумления, не сводя глаз с серафима: тот поднялся ввысь, взошел на небесную колесницу и вскоре скрылся из виду. Всем сердцем желая последовать за ангелом, отшельник преклонил колена и обратил к Господу такие слова: ”Да свершится воля твоя на небесах и на земле”. С легким сердцем возвратился он в обитель и весь остаток дней провел в молитвах [82]
82
Здесь и далее ”Задиг” цитируется в пер. Н. Дмитриева.
ВОЛЬТЕР:
Дорогой он [Задиг] встретил отшельника с почтенной седой бородой, доходившей тому до пояса. Старец держал в руках книгу и внимательно ее читал. Остановившись, Задиг отвесил ему глубокий поклон. Отшельник приветствовал его с таким достоинством и кротостью, что Задига охватило желание побеседовать с ним. <…> В словах отшельника заключалась как будто высокая мудрость. <…> Задиг стал настоятельно упрашивать старика не оставлять его до возвращения в Вавилон.”Я сам хотел просить вас об этом как о милости”, — сказал отшельник. <…> Вечером путники подошли к великолепному замку. Отшельник попросил гостеприимства для себя и своего молодого друга. Привратник, похожий скорее на знатного барина, впустил их с видом презрительного снисхождения и провел к дворецкому, который показал им роскошные комнаты хозяина. За ужином их посадили в конце стола, и владелец замка не удостоил их даже взглядом. Однако их накормили столь же изысканно и обильно, как остальных. Для умывания им подали золотой таз, украшенный изумрудами и рубинами, спать их уложили в прекрасном покое, а на другое утро слуга принес каждому из них по золотому, после чего обоих отправили на все четыре стороны.
— Хозяин дома, — сказал Задиг дорогой, — кажется мне человеком гордым, но великодушным; гостеприимство его исполнено благородства. — Говоря это, он заметил, что сума отшельника чем-то битком набита, и краем глаза увидел в ней украденный старцем золотой таз. Задиг был поражен тем, что старец его украл, но не решился ничего сказать.
Около полудня отшельник подошел к небольшому домику, в котором жил богатый скряга, и попросил у него гостеприимства на несколько часов. Старый, одетый в поношенное платье слуга принял их грубо, отвел на конюшню и принес им туда несколько гнилых оливок, черствого хлеба и прокисшего пива. Отшельник ел и пил с не меньшим удовольствием, чем накануне, потом обратился к старому слуге, смотревшему в оба, чтобы они что-нибудь не украли, и торопившему их уйти, дал ему два золотых, полученных утром, и поблагодарил его за оказанное внимание.