Чиж. Рожден, чтобы играть
Шрифт:
Но вопреки явной злобности текста, Чиж не был так ожесточен, как это могло показаться. Его политические взгляды были предельно просты: если хлеб обмазать говном, он все равно останется хлебом. Точно также со страной и народом (под «говном» понимался правящий режим).
Буквально через несколько дней Чиж увидел Чернецкого воочию — ленинградский кинорежиссер Сергей Овчаров пригласил харьковчан для работы в комедии «Оно», снимавшейся по мотивам произведений М.Е.Салтыкова-Щедрина. По ходу сюжета они изображали самодеятельный ансамбль, который, репетируя в заводском ДК, исполняет "Россию".
"Ленфильм" поселил рокеров в общаге на окраине города. Вместе с бэндом приехал Саня Гордеев, который разыскал Чижа, и тот активно подключился к режиму их пьянства. На улицу, где мела поземка, парни выходили только за выпивкой. На электрогитаре, которую вместе с колонкой притащили из соседней комнаты, Чиж играл всё, что просили — от битлов до "Мой адрес — Советский Союз" в дикой панковской манере. Общение с харьковчанами приносило ему массу удовольствия. Их дружба крепла просто и естественно.
— Сейчас музыка стала работой, способом заработка, — говорит Чернецкий. — А тогда она была формой существования: все дела, мысли, споры, интересы крутились вокруг неё. Мы больше ничего не умели по жизни, кроме как играть.
Разгул длился до тех пор, пока компания не пропила киношные гонорары, а вслед за тем и все наличные деньги.
— Нас отправляли в Харьков всем миром — лишь бы отправить! — вспоминает Чернецкий. — Там, в Питере, мы очень подружились с Чижом. Телефона в то время у меня не было, и он периодически звонил Климу: "Как вы там, старики?".
Между тем дела у харьковчан складывались сложно. Еще летом в группе случился раскол: оттуда ушли клавишник, ударник и администратор, чтобы создать собственный арт-роковый бэнд "Тройка. Семерка. Туз" ("3.7.Т"). Оставшиеся — Чернецкий, Михайленко и Клименко — взяли нового барабанщика Алексея Сечкина и старое название "Разные люди", которое однажды уже принесло им удачу.
По странному совпадению, дзержинская «ГПД» тоже доживала считанные дни. Юбилейный, 50-й, концерт, который был сыгран 23 декабря 1988 года, стал последним в истории группы.
Серьезные разногласия начались после «Рок-периферии», когда «продлёнщиков» встречали в родном городе как национальных героев: "В Москве все-таки прогремели! Снимки в газетах, статьи, — рассказывал Чиж. — Тут у нашего гитариста звезда во лбу — хлоп и загорелась. И началось: я не хочу играть с этим барабанщиком, меня не устраивает басист, а я вообще чуть ли не Стив Вай и Гарри Мур в одном лице…".
Требование Быни убрать «нерастущего» Баринова натолкнулось на твердую позицию Чижа: совершенству нет предела, и вместо одного музыканта всегда можно найти другого, гораздо круче. Если встать на этот путь, составы можно менять до бесконечности.
— И ещё, — говорит Чиж, — можно вспомнить фильм "Место встречи изменить нельзя": "Потому я тебя, Шарапов, не выдал, что мы вместе под пули ходили и одной шинелькой укрывались…". Ещё вот это — нормальная мужская дружба. Коли мы начали всё это вместе, так чего ж теперь?..
Конфликты на личном уровне были усилены творческим кризисом. К концу 1988-го парням надоел не только однообразный «металл», от которого ржавели мозги, но и социальная тематика. Подтрунивая сами над собой, они стали называть свой стиль «метилом» — бесцветной и ядовитой субстанцией.
Но Быня упрямо не хотел сходить с накатанных рельсов. Его амбиции подогревали новые успехи советских "мастеров металлопроката". Тот же "Черный кофе" получил в мае 1988 года приглашение на престижный испанский фестиваль "San Issidro", где выступил в компании таких грандов рока как Фрэнк Заппа, Джо Коккер и Стинг. Другой «металлический» флагман, «Ария», отправился в Берлин на фестиваль "Дни стены", где сыграл на «разогреве» у Майкла Джексона и Pink Floyd и заслужил аплодисменты почти 120 тысяч зрителей. Было ощущение, что ГПД-шники запаздывают, что удача проходит мимо.
Кроме того, Быню категорически не устраивала нищенская жизнь полу-профессионала. К тому времени администрация ДК смекнула, что на «металлическом» буме можно погреть руки и сделала концерты «ГПД» платными. Входные билеты стоили копейки, но Дворец все равно снимал неплохую кассу. Из этой выручки каждому «продлёнщику» платили по 4 рубля за выступление. Быня считал, что это оскорбительно мало — даже на «халтурах» (свадьбах, похоронах) дзержинские музыканты зарабатывали от 30 до 70 рублей. Потребовалось бы сыграть пару тысяч таких концертов, чтобы он смог купить фирменный «Fender», о котором мечтал (такая гитара стоила 2–3 тыс. рублей), и такие же фирменные «примочки» — бустер, флейнджер и квакер.
— Каждый день он приходил в подвал, — рассказывает Баринов, — и с десяти утра до шести вечера пилил на гитаре: что-то «снимал», разучивал. Это был его рабочий день. Никто не знал, на какие деньги он живет. Он и на нас наезжал: уходите с работы, занимайтесь только музыкой. В ответ мы начинали кричать: "Нам надо семьи кормить!..".
Налицо был конфликт интересов, и его первой жертвой стал сам Быня.
— В конце концов он объявил бойкот, — говорит Баринов. — Приходим на репетицию, а Быни нет. Либо является, но без гитары. Когда он пропустил очередную сходку, мы посидели, репу почесали, поднялись на вахту ДК. Чиж набрал номер Стаса Буденного (он уже был у нас директором): "Позвони Быне, поздравь его с Новым годом и скажи, что он у нас больше не работает".
Стресс был сильным. На шкале негативных вибраций развод (а раскол группы можно приравнять именно к разводу) опережает даже смерть близкого человека. Клин вышибался клином: в тот же день, 29-го декабря, Чиж решил записать сольный альбом "Глазами и Душой" — одиннадцать песен под гитару. Своеобразный сборник "The Best".
— Уже не помню, с чего это вдруг я начал писать этот сольник. Наверное, для самоутверждения. Для себя, скорее всего. Помню, что записывался у Вовы Котова на кухне. Мы работали в одном ДК — он, Сашка Титов и я. Все однокурсники по музыкальному училищу. У Котова был магнитофон-бобинник. Мы приехали к нему после работы. Я записался в один заезд: просто сел с гитарой, Вовка поставил микрофон — и поехали. Песни две споешь, перекуришь. "Ну, давай дальше…". Если найти эту пленку, там в одном месте слышно, как Вовкина дочка дверью хлопает, кричит "Папа!", а на нее шикают — "Тихо! Тихо!..".