Чижик – пыжик
Шрифт:
— Сколько проиграл — это наши с ним дела.
Отсиженные я оставил на общак и поехал домой на тачке, подогнанной Шлемой. Из окон верхнего этажа барака видна дорога, и кое-кто из зеков провожал меня взглядом и прикидывал: раз проедешь на такси, целый месяц хуй соси.
Губан кормил-поил братву, пока не кончились четыре штуки.
Потом у него начались напряги. Он узнал слишком много — что на зоне лучше проиграть сто тысяч, чем выиграть. А от многия знания многия хуи в жопу… и пика под ребро. Умер Максим — и хуй с ним.
ШелЕб твою три господа бога христофора колумба мать!
И сразу на душе стало легче. Культурная речь — она помогает. И вообще, мы матом не ругаемся, мы на ём разговариваем. Разозлился потому, что обидно быть бестолковым. Точнее, слишком привередливым на запахи. Чтоб у меня хуй на пятке вырос: как ссать, так разуваться!
Все началось с наводчика. Вызвонил он меня, забил стрелку в сквере. Сквер оказался на удивление зеленым, такое впечатление, будто лето уже заканчивается, а не собирается начаться. Псевдочехов смотрел на меня, щурясь. Чтобы солнце в глаз не било, надевай очки мудило.
— Чего звонил?
— Есть дело.
Седня он был не слишком разговорчив.
— Какое?
— Квартира бывшего председателя облисполкома.
— Яценко?
— Да.
— Голяк, я там был.
Он посмотрел на меня обиженно, как пидор на блядь.
— Не может быть! Он столько лет сидел на квартирах! Куда все девалось?!
— Хуй ночевал и гондон оставил. Или пропил, или в карты продул, или на баб расфинькал.
— Нет, не тот он человек! — продолжал Псевдочехов брызгать слюной. — Иначе бы не просидел так долго в своем кресле. И потом, кооператив он собирается открывать.
— Я тоже собираюсь, — ухмыльнулся я.
— Ну, как знаешь, — обиделся наводчик и поддел ногой свою сучку.
Она завизжала так, что залаяли все собаки в сквере.
На следующий день, когда я вернулся с тренировки, Иришкин не спала. Ей очень не нравилось, что я трогаю ее холодными руками за всякие теплые места. Теперь она к моему возвращению успевает приготовить завтрак и примарафетиться. Она греет мои руки, зажав между своими и целуя их, потом я ставлю ей дежурный пистон и идем хавать. Я не могу есть сразу, как проснусь, аппетит появляется часа через два. И не люблю горячую пищу, а только теплую. Сибиряки, сербающие крутой кипяток, для меня — образец дикости. И не только из-за сербанья.
За завтраком Ира сообщила кое-что, дополнившее информацию Псевдочехова:
— Петька собирается кооператив открывать. Ну, не он сам, а с отцом. Но говорит, что директором будет он. Секретаршу ищет. Красивую, длинноногую, умную…
— …и чтобы подгузники ему меняла, — вставляю я.
Ира смеется, а я думаю: ни хуя себе струя! Если бы звонил
— Яценки сейчас дома?
— Старшие на даче, прячутся от соседей, — ответила Ира, откладывая недоеденный бутерброд. Она ест медленнее меня, но заканчивает вместе со мной, как и в ебле. — Чего прятаться?! Почти всех из нашего дома уволили. Теперь дом персональных пенсионеров!
Она ждет, как отреагирую на эту хохму.
— А Петька сегодня будет в кабаке?
— Нет. Суббота — родительский день, — не без ехидства сообщила она.
— Как это?
— Едет к ним на дачу с ночевкой, чтобы мамочка полюбовалась, надавала советов и денег и наслушалась от него оскорблений.
— Значит, он вернется завтра?
— Может, и сегодня, но поздно.
— Позвони ему.
Она хмыкнула и пожала плечами, обозначив обиду на неверие ее словам, но набрала номер. Трубку повернула так, чтобы я слышал длинные гудки. Улыбка на лице — само подобострастие, ни намека на подъебку. Ну, что ж, сейчас проверим, насколько я дорог тебе.
— Одевайся, поедем к ним в гости.
— Их же… — начинает она, — …а зачем?
— Разве не знаешь?
Она ждала этого, боялась и желала. Если возьму на дело, в наших отношениях появится еще одна веревочка, даже цепь, которая прочнее многих других, если не всех вместе. Она задумалась, делая выбор. После долгой паузы спросила:
— А что мне одеть? Джинсы, наверно?
Так вот какой выбор ты делала!
— Одевайся, как обычно. По окнам и крышам лазить не будем, через дверь войдем.
— У меня перчаток нет, — заявила она.
— Зачем они тебе?
— Ну, эти… отпечатки пальцев, — ответила она, засмущавшись.
— Там и так твоих отпечатков валом, ты же бываешь у них. Это во-первых. А во-вторых, они не заявят.
— Почему?
— По качану. В первый раз не заявили, во второй и подавно не сделают.
Я нашел в кладовке разводной ключ, хотел взять пол-литровую банку с белилами, но вспомнил, что у Яценко радиатор цвета слоновой кости. Перебьемся без краски, на себя они заявлять не осмелятся.
В квартире Яценко все было так же, как и в прошлый мой визит. Такое впечатление, что я был у них вчера или позавчера. Я втянул носом воздух, ожидая почуять надвигающуюся бедность. Нет, здесь она не скоро поселится. Будет добыча, будет что отстегивать в Ялте направо-налево людям, блядям, матросам, хуесосам.
У Иры глаза, как у мартовской кошки, не воровать, а ебаться приперлась. Квартиру разглядывает, точно ни разу здесь не была. Руки, наверное, чешутся, готовы хватать все подряд.
— Все будем забирать? — спрашивает она с азартом.