ЧМО
Шрифт:
НОВАЦКИЙ. Отойди!.. По-хорошему прошу!.. Прошу!
АНДРЕЙ. А знаешь, что я твердил себе себе – тогда, корчась под вашими каблуками? Я твердил, безумея от боли и страха: «Они хотят меня воспитать! Эти ублюдки, прочитавшие за жизнь по две с половиной книжки, из них две детских, с картинками! Которые не знают, что такое Дахау! Воспитать! Которые за две секунды превращаются в бешеных собак, в скотов! Нет, которых я – я1! – своей волей могу за две секунды превратить в скотов! Они хотят меня воспитать!..» Вот тогда я и понял, что есть кое-что посильнее страха и боли! А теперь спроси меня, что это.
НОВАЦКИЙ. Что это?
АНДРЕЙ.
НОВАЦКИЙ. Нет! Не могу, не буду! Не подходи ко мне!
АНДРЕЙ. Не будешь? Посмотрим! (Бросается на пол и закрывает голову руками.) Не нужно! Миленькие! Не нужно ногами! Я чмо, чмо, только не бейте! Только не в живот! Миленькие!
НОВАЦКИЙ. Нет! Кончай! Пожалуйста! Не нужно! (Отворачивается и закрывает уши руками.) Нет! Нет! Нет! Нет!
АНДРЕЙ (встает и некоторое время слушает крики Новацкого). Смотри-ка! Ты и в самом деле чему-то научился за эти пять месяцев! Надо же, не сработало. Первый раз!.. (Помолчал.) Это и есть вторая половина ответа.
Пауза.
НОВАЦКИЙ. Значит, ты… все… и потом, на пароходе – нарочно?!. В чем же она, твоя проклятая правота?! Ты же сам сказал: трус, лентяй, трепло, сам признался! Сам! Сам!
АНДРЕЙ. Все так, я и не спорю. Но есть одна тонкость. Я имею право быть и трусом, и лентяем, и трепачем. Ты можешь меня за это осуждать, презирать, презирать, даже ненавидеть. Но бить права не имеешь. И никто не имеет. И никогда не будет иметь. Ты так старался сделать из меня настоящего мужчину, что я должен был тебе ответить, отправить тебя туда, где ты увидишь, что такое настоящий мужчина – тот самый, в твоем понимании. Чтобы ты понял это на своей шкуре. Ты так неукротимо меня воспитывал, что и мне пришлось заняться твоим воспитанием.
НОВАЦКИЙ. В лагере!
АНДРЕЙ. Та не оставил мне выбора. Я твердо знал только одно. Я знал, что если я этого не сделаю…
НОВАЦКИЙ. То что?
АНДРЕЙ. Я не смогу жить.
Задний план оживляется. Члены отряда собирают и весело волокут из дома рюкзаки, матрацы и прочую утварь. Начинает звучать музыка отъезда: музыка теплохода перед отплатиемотплытием.
Появляется АРБИТР.
АРБИТР. 28-го сентября, в день отъезда ребят из Таежного, я получил от сына телеграмму. Он сообщал, что они отплывают на теплоходе «Композитор Калинников» и будут дома первого октября. Андрей просил обязательно встретить его на речном вокзале. Слово «обязательно» он повторил дважды. Я понял, что для него это почему-то очень важно…
НОВАЦКИЙ. Значит, ты уже тогда знал – все, что будет?
АНДРЕЙ. Кто мог это знать!
НОВАЦКИЙ. И готовился! Ждал! Хотел!
АНДРЕЙ. Хотел? Если бы хоть кто-нибудь знал, как я этого не хотел! Я молился: Господи, если ты есть, сделай так, чтобы ничего не было, сделай так, чтобы все развеялось, как кошмарный сон, чтобы была обычная жизнь, обычная нормальная жизнь, самая обычная, скучная, она же такая прекрасная! Я выл, кулаки кусал: Господи, пусть минует меня чаша сия!
В музыку теплоходных динамиков врываются как бы визгливые ноты, мелодия становится все разухабистее. Члены отряда, забыв про все, отплясывают ликующий дикарский танец среди опостылевших расладушекраскладушек. Танец переходит в погром: грохот расшибаемых об пол скамеек, треск
Все стихает.
АНДРЕЙ. Но я уже знал: не минует…
На пространстве сцены, усеянной осколками стекла и искареженнымиискореженными раскладушками, появляются ХАЛЯВИН и СТАРШИНОВ.
ХАЛЯВИН. Нет, вы смотрите, а?.. Ну что вы будете делать, а? Ведь только что были ребята – лучше не бывает, лучший отряд! Ведь как прошли, как отрапортовали! И вот – пожалуйста! И так каждый год. Напоследок – все обязательно разнесут. Вдрызг! А? Вы понимаете, в чем дело?
СТАРШИНОВ. Понимаю.
ХАЛЯВИН. А я – я отказываюсь это понимать!..
Доносится низкий теплоходный гудок.
VI
В первый день пути еще орали, бесились в злом восторге освобождения, украли в ресторане два ящика куриных яиц, часть выпили сырыми, остальные швыряли, соревнуясь в меткости, по палубным настройкам и друг в друга, пока капитан не пригрозил высадить всех нарушителей святого корабельного на первой жепопавшейся пристани. Конфликт кое-как утрясли, за яйца заплатили, жизнь понемногу установилась.
НОВАЦКИЙ, КОНОВ, ЧЕБОТАРЕВ и ШАРАПОВ вместе с другими членами отряда разместились в шестиместной каюте на корме. Здесь не стихало: галдежь, гитара, взрывы хохота. АНДРЕЙ – на другом конце теплохода, в той же каюте, где и СТАРШИНОВ, от которого Андрей старался не отходить.
Вдоль реки тянул ледяной ветер. Был удже близок конец пути.
СТАРШИНОВ. Еще пару недель, и Енисей встанет… Какое сегодня число?
АНДРЕЙ. Тридцатое сентября.
СТАРШИНОВ. Надо же, ровно сорок лет назад я попал в эти края. День в день!..
Появляется ПУНЯ.
ПУНЯ. Здрасьте, Семен Семеныч. (Андрею.) Тебя в штаб зовут.
АНДРЕЙ. Зачем?
ПУНЯ. Не знаю. Какой-то паштет и конфеты Новацкого у тебя в рюкзаке. Они чай собираются кушать.
Андрей достает из рюкзака консервы и конфеты, отдает Пуне.
ПУНЯ. Тебе самому велели прийти.
АНДРЕЙ. Не сейчас… потом.
Пуня уходит.
АНДРЕЙ. Вы сказали: сорок лет назад приехали сюда. Откуда?
СТАРШИНОВ. Не приехал. Попал. На барже… Было нас человек восемьсот. Возле какой-то деревушки выгрузили, построили колонной и погнали в тундру. Идем, последние хибары кончились, лайды пошли, все уже льдом схвачено, кругом ни души. И одна мысль ку всех: на расстрел ведут. Хотя: зачем тогда былао везти? Да и такой статьеи ни у кого не было. Была обычная: пятьдесят восьмая. И срока обычные – от десятки до четвертака, кому как повезло…
Вновь появляется Пуня.
ПУНЯ. Они сказали, чтобы ты сам пришел.
АНДРЕЙ. Но ты же видишь, я с Семеном Семенович разговариваю!
ПУНЯ. Но… это самое… Я так и скажу?
АНДРЕЙ. Так и скажи.
Пуня уходит.
СТАРШИНОВ. Если тебе нужно уйти…
АНДРЕЙ. Нет-нет, мне очень интересно то, что вы рассказываете. Вы сказали: на расстрел. И что – расстреляли?
СТАРШИНОВ (удивленно на него посмотрел). Если расстреляли, то последние сорок лет я живу в раю. Или в аду. На рай, однако, не очень похоже. На ад, впрочем, тоже. Чистилище… Не расстреляли. Привели в район нынешнего соцгорода, построили ограду с колючкой, потом бараки и стали жить… Почему-то мне не нравится то, что происходит. А предчувствия меня редко обманывают.