Чокнутая будущая
Шрифт:
— Ну привет, — Инна села за наш столик напротив нас. Она выглядела уставшей. — Ехала я ехала, и вдруг поняла, что приехала. Ни километром больше, вырубаюсь. О, можно мне салат? Семь часов за рулем.
Я молча жевала, но приглашающий жест вилкой изобразила. Моя селедка под шубой — твоя селедка под шубой.
— Привет, — вежливо произнес Антон, — командировка?
— Чтоб ее, — с чувством воскликнула Инна и взялась за салат, одновременно призывая к себе официантку. Ага, так она и разбежалась. Нет, тут принято заказывать на кассе.
Я подвинула Антону его порцию пельменей
— Ешь, пока хоть что-то осталось.
Инна посмотрела на меня с интересом. Оценила вилку в левой руке Антона, то, что правой он так и обнимал меня, и на ее бледных губах появилась насмешливая улыбка.
— А ведь я знала, — торжествующе провозгласила она, — я с самого начала знала, что вы шпилитесь! Красные перчатки на кухне!
— Дались тебе эти перчатки, — пробормотала я.
— А что твой прекрасный муж? Слепоглухонемой капитан дальнего плаванья?
— Бывший муж! Я подала на развод.
— Ого, — Инна отсалютовала вилкой, — мои поздравления, Антоша. Отбил жену у брата, вот так достижение.
— Спасибо, — на полном серьезе кивнул Антон.
Коньяк играл со мной странные шутки, и я прыснула.
Ничего смешного, правда.
Но почему-то все равно смешно, с каким злобным видом она это произнесла.
— Какая у людей жизнь интересная, — доев салат (порции здесь были совсем крохотные), Инна зевнула, прикрыв рот ладошкой, — прям санта-барбара. И что же, Алеша вас благословил? Хотя стойте, если бы благословил, то вы бы не ныкались по таким злачным местам, как это. Бедняжки.
Переглянувшись, мы с Антоном налили себе остатки коньяка, чокнулись и выпили.
— Вообще, — язык у меня малость заплетался, — Инна имеет полное право говорить тебе любые гадости, Антон, а ты должен почтительно слушать.
— Правда? — заинтересовался он.
— Ты бросил женщину в ресторане! Ужасно, ужасно. Не поступай так больше.
— Никогда.
Инна покосилась на нас с отвращением.
— У меня от вас изжога, — неделикатно сказала она.
— И правда, пора спать, — не стала спорить я.
О том, чем грозит Антону эта дурацкая встреча, я задумалась только на следующий день.
Вряд ли Инна помчится к Алеше, теряя тапки, с докладом. Кажется, Антон для нее остался уже в прошлом, что неудивительно. Она была яркой и умной женщиной, с чего бы ей долго сохнуть по тому, кто так бесцеремонно с ней расстался.
Но город у нас был маленьким, слово здесь, слово там, готов скандал.
Уже почти наступил полдень, но мы с Антоном все еще никак не могли до конца проснуться. Хорошо было бы встать, принять душ и отправиться на поиски какой-нибудь милой кофейни для завтрака, но двигаться не хотелось категорически.
Здесь, в этом дешевом номере, на кровати, которую скоро займет кто-то другой, было удивительно хорошо. Утро смыло ночные безумства, и мир казался чистым, новорожденным.
— Ты можешь делать все, что хочешь, — сказала я, перебирая его короткие жесткие волосы. — Говорить с Алешей или не говорить с Алешей. Все равно. Поступай, как тебе будет лучше.
— А тебе?
—
Он запрокинул голову, чтобы посмотреть на меня. По-утреннему небритый, все еще затуманенный ото сна.
— Ты убиваешь меня, — шепнул еле-еле, — как будто стреляешь в упор.
Ну здрасти.
Следующие несколько дней мы виделись так часто, что у меня почти не было времени сесть и как следует подумать об Антоне. Но я все равно постоянно думала о нем, копаясь в огороде или принимая клиентов, или даже занимаясь любовью.
Я так мало понимала его — а хотелось понимать больше и лучше. Человек-головоломка, который поразил своей двойственностью с первого взгляда, постепенно складывался в общую картину, как паззлы. Как оказалось, его фальшивая плюшевость не была откровенным притворством, Антон действительно умел быть плюшевым — с племянниками, например. Или со мной. Но была в нем и стальная воля, а главное — полная и абсолютная ответственность за собственные решения. Он не спешил делиться своими переживаниями и метаниями, замыкал их внутри себя, не позволив мне заглянуть за эту ширму целую весну нашего адюльтера.
Замкнутый, отстраненный, он предпочитал сторониться людей, помогал брату и его женам, но делал это так холодно и небрежно, что не вызывал никакой ответной благодарности. Да она и не была ему, по сути, нужна. Он отдавал долги даже не Алеше, а самому себе. Любил ли он брата? Безусловно, но одновременно и тяготился хлопотным и большим семейством.
Помню, тогда я часто задавалась вопросом: что сложнее — молчать о своих желаниях или кричать о них во весь голос?
Алеша позвонил примерно через четыре дня, самым несчастным голосом сообщив, что из-за меня не может жить в собственной квартире, а вынужден скитаться по чужим углам.
— Как это? — не поняла я.
Первая клиентка должна была прийти через полчаса, в ожидании я поливала грядки, шланг так и норовил вывернуться, чтобы намочить меня, а не землю.
— Повсюду твои вещи, — объяснил Алеша и душераздирающе вздохнул, — это заставляет меня все время вспоминать тебя. Так грустно.
— Хорошо, я как-нибудь заеду и все заберу, — пообещала я.
— А можешь сегодня?
Наверняка ему просто хотелось, чтобы кто-то прибрался в квартире и приготовил еду. Тот, кто просит развода первым, навсегда остается злодеем, поэтому я была согласна и приехать, и даже убраться, если понадобится.
— Сегодня так сегодня, — отозвалась я покорно. — Ближе к вечеру, ладно? У меня последняя запись на четыре.
— До вечера я потерплю как-нибудь, — загробным голосом простенал Алеша.
И мне снова стало его пронзительно жалко, бедняжку.
Как ни странно, в квартире было чисто и пахло свежими булочками.
Ого! Алеша успел завести себе новую женщину, которая приняла на себя заботу о нем, или привлек к волонтерству кого-то проверенного?
— Тоха прислал какую-то тетку, — небрежно сообщил Алеша, красиво лежа на диване. — Бегала тут с тряпками, путалась под ногами…