Чосер
Шрифт:
упомянул ее в рассказах Студента и Купца, сделав тем самым ее образ еще более ярким и
запоминающимся. Вообще осознание важности того или иного персонажа уже после его
создания для художника не редкость, не редкость и отношение к нему как к живому
человеку. Поэтому в стихотворном послании другу Чосер пишет: Прочти же “Батскую ткачиху”,
Рассказ про то, о чем беседовали мы.
“Кентерберийские рассказы” отличают полнота и содержательность, и потому
персонажи
перешли в его творение некоторые из его современников. Так, трактирщик Гарри Бэйли – это
действительно существовавший и хорошо известный лондонцам хозяин постоялого двора в
Сайтворке, образу повара приданы черты некоего Роджера из Вэра, имевшего кличку
Вэрский Боров. Это действительно был повар, и повар знаменитый. А в “Общем прологе”
Чосер проезжается насчет некоего юриста, с которым был в натянутых отношениях: Он знал законы со времен Вильяма
И обходил – уловкой или прямо23.
Употребленное здесь поэтом слово “pynche” – явная отсылка к фамилии субъекта, которого Чосер недолюбливал, – Томаса Пинчбека. Похоже, Чосер намеренно стирает грань
между искусством и жизнью, рушит или игнорирует существующие между ними преграды.
Сама незаконченность книги, непоследовательный характер повествования – суть
проявления сходства с жизнью как она есть.
Вот почему в книгу как непосредственное действующее лицо включен и автор. Прием
этот не нов, оба – и Ленгленд, и Гауэр использовали в творчестве детали автобиографии. Но
никому до Чосера не удавалось сделать образ автора в поэме таким существенным и
выразительным. Автор появляется как один из паломников. Юрист, также направляющийся в
Кентербери, так отзывается о поэзии Чосера:
Навряд ли сыщется на свете тот рассказ,
Которым мог бы я увлечь собранье,
Чтоб Чосер с ним меня не обогнал,
Не записал бы в книжицу его,
Снабдив хромыми рифмами и уснастив
Приметами поэзии негодной24.
22 Перевод И. Кашкина.
23 Перевод И. Кашкина.
24 Перевод И. Кашкина.
К поэту обращается и Гарри Бэйли тоном не слишком уважительным: Уперся взглядом ты куда-то в землю
И по земле глазами рыщешь так,
Как будто зайца выследить желаешь25.
Чосер рисует себя в образе дородного, рассеянного и даже туповатого увальня – это
обычный его комический прием, маска, которая должна обезоружить критиков и отвести от
поэта их удары. Но рассказы, написанные как бы от лица поэта, скорее озадачивают. Первый
рассказ – “О
“Рассказ Мелибея” – представляет собой пространный прозаический перевод французской
аллегории на тему “терпения” или “сдержанности”. Такой рассказ, сочиненный для других
целей, мог быть создан и ранее, однако включенный в книгу, он добавляет повествованию
убедительности, делая его более “жизненным”.
Однако жизнь не стоит на месте. Как ни искушает мысль, что “Кентерберийские
рассказы” есть проявление натурализма и наивного зачаточного реализма, созвучного
младенческому состоянию языка (свежего, как любимая Чосером маргаритка), поддаваться
ей не стоит. Книга занимает определенное место в ряду прочих артефактов того времени и
может быть правильно понята и оценена лишь в связи с ними, например, в связи с
изобразительным искусством при дворе Ричарда, искусством, в котором тогда по-новому
проявился интерес к детализации одновременно с интересом к многофигурным
композициям; так на гобеленах конца XIV века мы видим жанровые сцены, в которых
действуют толпы народа, а наряду с этим отдельно стоящие и весьма тщательно и детально
изображенные фигуры; в рукописных рисунках того времени особенный упор делается на
фон – пейзажный или состоящий из предметов архитектуры; и живопись, и скульптура
большое внимание начинают уделять портретам, индивидуальным особенностям лица, выражению эмоций, таких как скорбь или воодушевление. В алтарной росписи того времени, как мы можем заключить по сохранившейся росписи Норвичского собора, изысканная
узорчатость не заслоняет новой выразительности деталей и индивидуальности лиц. Новизна
этих достижений не повлияла на “Кентерберийские рассказы” впрямую, но дает нам
основания считать и это произведение причастным общей тенденции времени.
Это же касается и вопросов формы. В последние годы фрагментарность повествования
в “Рассказах”, а также его многозначность и противоречивость смыслов, принято объяснять
принадлежностью к готическому стилю. Незавершенность и непрерывность действия, отражающие последовательность хода времени или движения в пространстве, составляют
существенный элемент готического повествования, выраженного как в камне, так и
словесно; сочетание или преобразование и слияние воедино материала умозрительного, духовного и взятого из реальной действительности, выраженное в подчеркнутом и явном
смешении стилей, – еще одно свойство готического миросозерцания. У Чосера оно
проявляется, когда он мешает непристойные фаблио с религиозной символикой. Можно
отыскать для него примеры и менее отвлеченные. Большим влиянием в его время