Чозения
Шрифт:
— А вот возьмем и всю ночь пролежим здесь, — сказала она.
Он кивнул головой,
— Если не спать, то здесь лучше.
— Там задохнуться можно. А если двери откроешь, так тот бандит разве постыдится в дом залезть?
Северин молча согласился. В душе он боялся повторения ночных кошмаров. А вдруг — снова? Вдруг не помогли ее слова, глаза, прикосновения? Но вслух он сказал:
— Здесь по крайней мере костер в твоих глазах отражается. И звезды.
— Я тебе покажу звезды. Пират!
Будрис засмеялся.
— А он сегодня возьмет и не явится, — сказала она. — Надоело ему, да и все. А если и придет — ты его убьешь. Такого можно, раз он обнаглел и людей выслеживает.
— Убить? Его? Да ты что? Я кого хочешь убью, только не его.
Он ни за что не убил бы теперь этого леопарда.
— Я понимаю, — сказала она. — Этот леопард свел нас, правда?
— Правда. Сотворил из нас одно.
И это было так. Смерть, что ходила вокруг по джунглям, родила любовь, жизнь. Возможно, спасла от всего темного, что подстерегает человека, что столько времени стояло и ждало, когда он, надломленный, упадет.
…Они легли у костра. Его пламя взлетало вверх, пожирая ветки, сушняк, валежник. Но они запасли огромную гору хвороста, хватило бы и на две ночи.
Огненный свет разливался по стволам и кронам деревьев. Иногда в этом багрянце пролетали высоко над землей белки-летяги. Планировали, меняли свой воздушный маршрут.
Какая-то сила притягивала их к костру, и они, повиснув на стволе дерева или опустившись на сук, замирали. Их глаза, большие, черные, с красной искоркой от огня, с любопытством рассматривали двоих непонятных, что примостились внизу, возле причудливого желто-красного живого куста.
Стоило только шелохнуться, и зверек поводил тупоносой головкой, срывался с места и летел во мрак.
Они лежали и говорили о звездах. Постепенно разговор угас. Молча лежать было лучше. Лежать и чувствовать тепло рядом, ощущать рукою ее плечо, сердцем — всеобъемлющий покой звездного неба, джунглей, кедров, гор, огня, всей земли, которая до последней былинки принадлежала им. Ему и той, что была рядом. Не было ничего лучше ее, и этой ночи, и этого мира.
Внезапно он ощутил спиной какой-то тревожный холод. Не звук, не запах, не дыхание ветра, а именно что-то нематериальное. Как будто кто-то смотрел ему в затылок.
Мужчина искоса посмотрел в ту сторону. Там никого не было. Трепетная грань багрянца и тьмы. И никакого признака чего-то живого.
«Что такое?» — взглядом спросила она.
«Не знаю», — так же взглядом ответил он.
Тревога не проходила. Какой-то инстинкт присутствия, который, наверное, в высшей стадии был свойствен полудиким предкам и который возродился у него за эти дни.
Пятно света сужалось. Северин лежал, весь внутренне скованный. Предчувствие постепенно крепло. Человек уже словно кожей улавливал, что кто-то стоит в темноте, что этот кто-то плавно, как челн на воде, приближается к нему, как будто совсем не передвигая ноги.
— Леопард!!!
И тот словно ответил из мрака тем же словом, захлебнулся, а потом рыкнул:
— Кх… лео-парррд!!!
На мгновение вспыхнул костер, и человек увидел (Приплюснутую голову и злобную морду зверя почти у самого огня.
Человеку было бы несдобровать, если бы на чудовище не бросился Амур. Морда в морду и зубы в зубы.
Рев, хрипение, два тела, которые сплелись на траве. Белое и пятнистое, лоснящееся, все в переливах мускулов.
— Ар-ар-ар! Ар-ар-ар! Визг, рычание, рев, басовитое ворчание. Будрис выхватил из огня головню и швырнул ее в зверя.
Взметнулся фонтан искр, запахло паленым. Дьявольский вопль разорвал ночь… Это было невероятно, но кошка не испугалась огня, не отскочила. И тогда человек со всех сил пнул ее ногой.
Свившись в клубок, леопард взвился вверх, как мяч, забился в воздухе с бешеным, яростным рыком, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.
Он свалил бы мужчину с ног, но Амур снова успел вцепиться в зверя, рвануть его и осадить на землю. Человек только на мгновение ощутил на лице волну смрадного дыхания, а ошалевшее чудовище уже сноса бросилось на пса.
Горловым, страшным криком закричала женщина. Но человек уже не боялся, не рассуждал, не думал, он чувствовал только красный туман в глазах и соленый вкус крови во рту.
Схватив кривую, тяжелую дубину, он грудью, животом, всей тяжестью своего тела упал на спину леопарда, с диким сладострастием скрюченными пальцами левой руки схватил и вывернул шелковистый загривок, а правой, в которой была дубина, обрушил на плоскую голову зверя сокрушительный удар, и еще один — с неожиданной, радостной дрожью. И еще.
В этот момент над головой разорвали темень неба два снопа огня.
Леопард, весь обмякший, выскользнул из-под человека и, шатаясь, оседая, приникая ослепленной головой к земле, устремился прочь от огня, в темный ночной лес.
Человек вскочил на ноги и бросился было за ним, но удержался, метнул взгляд на женщину. Побелевшая, она почти без сознания стояла у костра, и два ствола дымились в ее руках. И тогда он почувствовал, что зубы у него оскалены, увидел, что весь он залит кровью. Закрыв глаза, он с трудом разжал пальцы и бросил дубину в огонь.
— Прости, — хрипло сказал он. — Я не выдержал, когда ты закричала. Я словно одурел.
— Он ранил тебя?
— Нет. Это, наверное, его кровь.
— Я бы убила его, если бы ты… вдруг ненавалился. Боже, и я тогда чуть не выстрелила. О-о…
— Ясно, — он говорил с нарочитой грубостью. — Каждый на твоем месте растерялся бы. Посмотри, как там собака.
Женщина склонилась над Амуром, который, весь дрожа, зализывал раны.
— Когтями подрал. Довольно сильно, но, по-моему, не страшно. На плече след зубов. Чуть выше — и сонная артерия. Тогда бы конец.