Чревовещатель
Шрифт:
Зависнув в прицелов чужих паутинах,
Чтобы такой же как ты в хаки парень,
Своих прикрывая, был пулей ударен,
Чтобы такие же мать и невеста
Цинк получили парня заместо?
«Этюд»
Словно дым сигаретный на пальцы прилип,
В мой рассудок залезло сомнение.
Был характер один
"бац!"
Характер погиб…
Я живу или шаркаю тенью?
Словно гул в суетливой подземке повис,
Стали мутными ясные
Я мечтал от судьбы получить бенефис,
Получил бенефис двоемыслий.
«Урок»
Из прошлой реальности кто-то сказал:
Семья — это
Слабое
Место.
Тогда я был глуп, тогда я был мал,
Тогда я поверил,
Честно.
Я малость подрос и опыт извлёк
Из самых
Печальных
Историй.
Сейчас я, похоже, усвоил урок,
Усвоить не мог я
Который.
Семья — это слабое место в хребте,
Что болью
Болит
Нестерпимой.
Но ради неё мы стремимся к мечте,
Пускай даже
Недостижимой.
«Родина»
Помню как подуставший цирюльник
Бакенбарды мне бритвою брил,
В месте, где ароматный багульник
"Староверам" запоры лечил.
Где в заниженных в хлам колесницах
Разъезжали таежные псы,
Где мороз колосился в ресницах,
Где родился моей мамы сын.
«Этюд 2»
И нет настроения что-то писать,
Обманывать вас я не в силах.
Окошко в пыли и плохая кровать
И руки худые в чернилах.
Но рыжие стены больничной тоски
Пригонят прилипшие строки,
Усердно пахать будут злые виски,
Как плуг на далеком облоге.
«Тошнота»
Меня тошнит уже от жёлтых стен,
От дружбы, где слова лишь ветер,
Где ты — картинка, манекен,
Где бесполезен как дырявый джемпер.
От глупости своей тошнит донельзя,
Как мог я упустить мечту и жизнь?
Я б лучше лег на рельсы монорельса,
Чем дох размеренно среди желтизн.
Тошнит от тяжести пробеганного дня,
Тошнит от бесполезности усилий.
Я б убежал, я б убежал бы от себя,
Забыв про лик свой преданно-кобылий.
И вот стою я здесь, как порш у МРЭО,
Заброшенный, покинутый, разбитый.
Я жду, пока приедет форд мондео
И увезет меня водитель бритый.
Кто знает, может дом меня спасёт,
Даст сил, чтоб сохранить в себе себя…
Не знаю, что там дальше ждёт,
Что ждёт томлением знобя.
«Юность да погост»
Ты помнишь, как часы набат тревожный били,
И мялась в бое сталь, как жёлтая трава,
И ты печально скрылась в своем автомобиле,
И стала горьким медом мне твоя Москва.
И ложка на столе уныло серебрилась,
И звал на кухне чай — непрошеный мой гость.
Скажи мне как собрать, чтоб пыль в него не сбилась -
Тот пепел, что когда-то был любимый мост?
И первая любовь, как первая сигарета -
И сердцу плохо и ругаться будет мать,
А — ты моя печаль, моя тоска поэта,
А я пытаюсь вновь тот пепел в мост собрать.
И город будет петь, пока я плачу молча,
Пока сижу на кухне, как курящий гость.
И я скажу тебе, ум-разум не мороча,
Что нам остались только юность да погост.
А юность всё равно, что пыль — седая старость:
И телефон жжужит, в кармане дохлый свист,
И злых холодных дней усталая бездарность,
Язык не прав как будто беглый коммунист.
И будет снег летать, сменяя эту осень,
Стараясь над погодой знак поставить "ГОСТ",
А нам с тобой, родная, средь прекрасных сосен,
Остались только юность, да чудной погост.
«Дом. Родина»
Последним огоньком зажжется в сердце
Мечта — приехать на побывку в отчий дом,
И скинуть ношу с плеч, открыть родную дверцу,
Забыть об этом прошлом и о том…
И броситься скорей в объятия к доброй маме,
И скупо улыбнуться, слёз поток сдержа,
И песнями своими извергаться вечерами,
Чтоб палец по гитаре бил настойчивей ножа.
«Ненаписанное письмо»
Не знаю даже и представить не могу,
Как ты с небес спустилась в этот чертов бар,
И бог, шутя, видать, тебя мне вплел в судьбу,
Затем забрал жестоко этот дар.
И дар тот стал недолгою мне жизнью,
Разъединение с ним — мучительная смерть,
Я б перерезал лучше свою шею бычью,
Чем снова стал одним из божьих жертв.
Но, я надеюсь, что тот дар не пострадал…
Готов принять всю на себя разлуки скорбь.
Я помню, милая, тебя я воспевал,
Как Квазимодо, что носил огромный горб.
"Как Квазимодо" — точно, лучше не сказать…
Ведь ты была прекрасней Эсмеральды,
Тебя я вечность буду слёзно вспоминать,
И о тебе стихи слагать подобно скальду.
«Ещё один новый год»
Чего сулит нам двадцать третий год?
Лишь старости опять упрямый ход,
И снова обещания в надежде
Счастливей жить, чем годом прежде.