Чтение в темноте
Шрифт:
Облокотился о перила, стал смотреть на водяные лилии.
— Отравленные лилеи! [10] О Шенандоа! [11] Твоя сестренка умерла. Я любил ее как сорок тысяч братьев. Лилии, красные лилии… Лилиболеро! [12] … Ты в жизни мне не сказал ничего, что стоило бы послушать, а сам слышишь от меня бездну всякого, что стоило сказать. Все трын-трава. Вот теперь они узнают, что меня выгнали из библиотеки, и что они сделают, милые родственнички? Снова меня упрячут к тем бедолагам, а санитары дух из меня повышибут. Чтоб им гореть в аду на медленном огне!
10
Ср.: "Чертополох
11
Популярная песня неизвестного автора.
12
Верней: "Лили-бурлеро", антикатолическая песня старинного происхождения, популярная в английской армии ("Леро, леро, лили-бурлеро!").
Я знал о дурной репутации заведения, где подолгу его держали. Единственное, говорили, что отличает санитаров от пациентов, — это их халаты. Джо был прав. Что я мог ему сказать? Он всегда меня ошарашивал, у меня голова горела, бухало сердце.
— И что, — спросил он, повернув большую голову на щуплом тельце, повертев ею, как заводная игрушка, — и что ты теперь знаешь, чего не знал, когда я впервые ввел тебя в зал искусства? Можешь не отвечать. Я знаю. Кто тебе первый сказал про Ларри? Кто подал тебе путеводную нить? Можно не отвечать. Ты знаешь. Где это произошло? Пиф-паф. И дальние раскаты, во веки веков аминь. И с той горы сбегая воздушною тропой, они сказали — дьявол забрал его с собой [13] .
13
Переиначенные строки из стихотворения "Эльфы" ирландского поэта Уилли Эллингема (1824–1889).
Это он про Ларри. Я сразу понял. Если смолчать, я подумал, он еще что-нибудь скажет. Но вдруг он всплеснет руками, выронит трость, велит мне поднять, возьмет и уковыляет? Опять он задергался. Один из сторожей, помогавших выдворять Джо, прохаживался по той стороне пруда и на нас поглядывал. Готовый вмешаться, если Джо снова посягнет на библиотеку. Джо его тоже видел.
— Генри Паттерсон, — сказал он. — Вот это кто. Сорок лет от роду, а достиг апогея своей карьеры, вышвыривая за дверь меня, старика. Сильный, сволочь. Ручищи как клещи. Так за плечо схватил, что чуть кость не выломал. Мой бы ему артрит, гадине, и мои руки-крюки.
Мы посмотрели, как, обводя нас широким кругом, мимо шествовал Паттерсон. И снова пошли. Джо висел на моей руке. Он решил посидеть у розовой клумбы, мы нацелились на ближайшую скамейку. Джо сел, утер лицо белым платком, хоть день был пасмурный и не то чтобы теплый.
— Хочу заплакать, да не могу, — сказал он. — Платок иногда способствует. Но не сегодня, не сегодня. Утешил бы меня историей какой-нибудь или даже песней. Да, песня лучше. Историй ты стоящих никаких не знаешь. Лучше спой. Что-нибудь нежное, тихое. Птиц смотри не распугай.
Мы сблизили головы, и я запел ему "Любовь как роза, роза красная" [14] . На втором стихе он заплакал, но сжал мою руку и затряс головой, чтоб я продолжал.
Будь счастлива, моя любовь. Прощай и не грусти. Вернусь к тебе, хоть целый спет Пришлось бы мне пройти.— О господи. — Он вздохнул, когда я кончил. — Как ты се ни увечишь, а
14
Р. Бернс. Любовь. (Перев. С. Маршака.)
Я и это спел, поглядывая, не идет ли кто, потому что я тут же бы онемел. Но никого поблизости не было. Время от времени он тихонько мне подпевал, сложив руки на черных, как у священника, брюках.
А день воскресный пусть зайдет За те деревья на лугу.Я смотрел, как розовый лепесток упал, поскользил по траве, прежде чем неудобно улечься.
— Воскресенья, — сказал Джо. — Жуткие дни. Все самое ужасное случалось в воскресенье. Не странно ли? Да ты и сам знаешь небось, с вашей-то семейной историей. Пожар в субботу, казнь в воскресенье. Или пожар был в пятницу? Не думай, я ничего не забыл. Нет, я помню тот день. В жизни не слышал столько выстрелов. Нет-нет, воскресенье, точно, воскресенье. Это началось в воскресенье.
— Что началось в воскресенье?
И он спел, слегка кривляясь, пародируя:
Изменник предал жизнь мою Веревке палача [15] .Я онемел. Потом:
— А где вы тогда были? В то воскресенье? В день перестрелки?
Он подумал немного, обняв трость руками, уткнув в них подбородок.
— Где-где? Да кого там не было? Все-все, кому надо, были, все кому не лень плясали под чью-то дудку — кто мог, конечно, расслышать. Я тогда молодой был. Не такой еще сумасшедший, но к тому дело шло, к тому шло. Помолчали. — Так Мейв, говорят, замуж вышла? И за черненького? Хотел бы я увидеть личико ее папаши, когда он про это узнал!
15
Р. Бернс. Макферсон перед казнью. (Перев. С. Маршака)
И по-своему, отвлеченно, хихикнул.
— Едва ли вам удастся увидеть его личико, потому что он давно в Чикаго, — ответил я.
— Ничего, я до сих пор вижу его личико, не беспокойся. Четыре утра. Восьмое июля двадцать шестого года. Он, как тень, выскальзывает из полицейской машины. Сзади — двое. И за рулем наш любезный старый друг Берк. Макилени останавливается, чтоб поднять воротник, а я — я выхожу из подворотни, где прятался от дождя, я всматриваюсь и вижу, кто это, и я ухожу, я, как тень, ускользаю по улице, а он остается стоять под дождем.
— А что он там делал, в полиции?
— Вот именно — что он там делал? Доносил, доносил. Продавал своих за тридцать сребреников. Неужели не ясно! Он меня так и не видел. Но он вовремя смылся. Так и не видел потом никогда жену и дочь. Но кто, кто ему дал знать, что его видели? Точно сказать не могу, но кой-какие соображенья имеются. Удивительно, что полиция сочла нужным о нем позаботиться. Он им раз в жизни сгодился и больше понадобиться не мог.
Распростер руки, спел:
И перед смертью об одном Душа моя грустит, Что за меня в краю родном Никто не отомстит.И встал. Я ему подал трость.
— Я ухожу, — объявил он. — Когда снова тебя увижу, ты будешь намного старше. Но я останусь таким же, как был всегда.
Постучал себя пальцем по лбу, улыбнулся.
— Вечная юность. Секрет сумасшедших.
Отошел на шаг, оглянулся.
— Вот оно — наказанье: все помнить.