Что думают ученые о "Велесовой книге"
Шрифт:
Но нас ждет еще одно любопытное совпадение. Не все раритеты Сулакадзева были написаны на пергаменте. В каталоге своей библиотеки, перечисляя "исполненные или пока только задуманные подделки", как скажет о них А. Н. Пыпин, [183] Сулакадзев назовет и такие: "Патриарси. Сея вырезана на буковых досках числом 45"; или: "Китоврасе; басни и кощуны", с примечанием: "На буковых досках вырезано и связаны кольцами железными, числом 143 доски, 5 века на славенском". [184]
183
Пыпин
184
Пыпин А. И. Указ. Соч., с. 11б 13.
Весьма вероятно, что подделки Сулакадзева (если они действительно были не только задуманы, но и исполнены и дошли до современников Миролюбова) или описания их (у Державина, Болховитипова, Пыпина) помогли Миролюбову в создании описания "Влесовой книги" и ее графики, натолкнули и на саму идею "деревянной книги". Наконец, допустимо, что А. Ф. Изенбек или кто-нибудь иной показывал Миролюбову какую-то поддельную дощечку с текстом псевдоязыческих пророчеств. Что такие тексты Сулакадзев сочинял, свидетельствуют его современники.
Но этот вопрос требует дальнейших разысканий.
А. А. Алексеев
ОПЯТЬ О «ВЕЛЕСОВОЙ КНИГЕ» [185]
Проблемы истории и культуры славян в доисторический период, т. е. в период до появления собственных письменно-исторических источников, вызывают постоянный и большой интерес в различных кругах нашего общества. Один из путей решения этих проблем некоторые наши современники видят в «Велесовой книге», ее новое издание стало доступно читателю.
185
Велесова книга / Перевод и комментарии Александра Асова. М.: Менеджер, 1994. 320 с.
В книге полностью издан текст и перевод «священного писания древних славян» в сопровождении исследования и комментариев, а также разного рода иллюстративного материала. По-видимому, издатель рассматривает «священное писание» как непременный жанр средневековой письменности рядом с хронографией, эпическими песнями, сказочным и песенным фольклором, полагая, что всякий народ и всякая культура должны обладать «священным писанием» своего собственного сочинения. Взгляд этот можно признать далеко не традиционным, так что читатели останутся не удовлетворены лаконизмом, с которым освещен этот вопрос на с. 192. Ведь от установления жанровой природы «Велесовой книги» зависит оценка многих конкретных ее особенностей.
«Священный текст» набран особым шрифтом, воспроизводящим формы того оригинального письма, которое якобы было использовано новгородскими волхвами IX века при нанесении текста раскаленным железным писалом на буковые доски. Этот шрифт — «велесовица» — представляет собою кириллицу с резкими углами, что объясняется характером письма — процарапыванием букв; несколько букв своим начертанием восходят то ли к скандинавским рунам, то ли к индийскому письму деванагари. Как и кириллица, этот шрифт полностью воспроизводит греческое унциальное письмо, которому подражает и в орфографии, например употреблением диграфа оу и буквы ф. Поэтому предположения и намеки на его независимое происхождение, разбросанные тут и там в комментарии (с. 226–232), не заслуживают серьезного внимания.
Едва ли воспроизведение текста сделано вполне корректно: нередко встречаются опечатки — вроде высоцх (с. 30) вместо высоцхъ, одно и то же слово появляется в разных видах — вроде хопа и хорпа (с. 64, правильно последнее). При изобилии нестандартных грамматических форм читатель лишен возможности контролировать
Перевод, сопровождающий текст en regard, является весьма свободным, нередко он далеко расходится с оригиналом. В переводе встречаются ошибки. Например, на с. 26 текста говорится о подсечном земледелии, которым не было нужды заниматься «борусичам», пока они жили в Туранских степях, однако выражение «палити дубы о поля» (т. е. «сжигать деревья для полей») оригинала переведено «сжигать дубы и поля», что показывает незнакомство переводчика с данной исторической реалией. В рассказе о языческих вакханалиях упоминаются «листы зелены а мокошаны» (с. 32), т. е. зеленые листья, связанные как-то с богиней Мокошью, что понято переводчиком «листы зеленые и водоросли». В списке языческих богов на с. 302–304 имя Мокоши (как бы славянской Афродиты) отсутствует. Фраза «Се души пращуры наша од Иру срящети на ны» (с. 72), конечно, не может быть точно передана, потому что в ней искажены славянские формы согласований, но все же ясно, что речь идет о том, что «души предков встречают нас», в переводе же предлагается неоправданное истолкование «сияют» (с. 73). Такого рода примеры легко умножить.
Тематически «Велесова книга» распадается на две части: гимны языческим богам и исторические повествования, описывающие перемещения народа по лицу земли и сражения с соседями за свободу и за собственный удел. Легко заметить отсутствие сколько-нибудь ярких деталей, содержательной информации в этом обширном сочинении. Общая тональность не эпическая, а лиро-драматическая, в языке полностью отсутствует формульность, являющаяся непременным признаком всякой эпики, даже книжной эпики вроде «Энеиды». Описания сражений бедны и не детализованы. Крайне мало этиологических легенд (т. е. сказаний о происхождении того или иного названия), которые столь характерны для всякого фольклора.
Славянское язычество предстает как сентиментальный парафраз «естественной религии», воспетой Мэтьюреном в «Мельмоте-скитальце» и практиковавшейся в конце XVIII века в благонамеренных ложах розенкрейцеров Шварца и Новикова. Человеческие жертвоприношения, о которых упоминает наша летопись, объяснены в историческом отделе «Велесовой книги» влиянием кровожадных варягов; подобно Каину (Быт. 4:3), славяне-язычники приносили жертвы от плодов земных (с. 102, 156). Отметим попутно, что А. Асов склонен видеть в киевлянах потомков Каина (с. 271–272). Греков-язычников «Велесова книга» упрекает в том, что у них боги антропоморфны и вырезаны из камня, «а наше бозие соуте выразе» (с. 90), т. е. «образы». Заключительные гимны, помещенные в третьей части книги (с. 180–188), делают решительный шаг в сторону монотеизма. Славяне не являются даже огнепоклонниками, а рассматривают огонь как своего рода духовную жертву Богу, здесь же утверждается, что «бог е един и множествен» (с. 188), что совпадает с христианским учением о Троице.
Исторические сюжеты книги находятся в согласии со средними школьными представлениями о прародине индоевропейцев, они основаны на свидетельствах византийских историков о их номадических соседях I тысячелетия н. э. Не отмечено ни одного события, которое обогатило бы наши сведения по истории тех народов, с которыми славяне вступали в контакты. Нет ни датировок, ни локализации тех бесконечных военных стычек, которые якобы не прекращались у славян с соседями. Диапазон хаотических перемещений народа непомерно широк, он охватывает Сирию и Египет, что может быть уместно ватаге странствующих искателей наживы, но едва ли союзу кочевых племен. Восторженные упоминания Семиречья связывают эту историософскую утопию с «туранской идеей», разрабатывавшейся в 20-е годы евразийцами, а назойливые восхваления мифического предка Ария и ведических коров — с «арийскими теориями», получившими в ту же эпоху популярность в Германии.