Что движет солнце и светила (сборник)
Шрифт:
— Послушай, а может, ты меня помиришь с женой? — вдруг спросил мужчина. — Сам я не смогу. А ты найдешь нужные слова, улыбнешься. Ты вообще обаяшка, знаешь об этом?
Андрей смущенно молчал. И чувствовал, как уши наливаются внутренним жаром.
— При постороннем человеке она постесняется читать мораль и всякое такое, — продолжал мужчина. — Нет, это в самом деле хорошая идея!
— Неудобно, — засомневался Андрей. — Мы с вами-то, считай, незнакомы. Еще подумает черт знает что: пьянчужка, мол, вокзальный или вор…
— Да брось ты! У нас с тобой ни в одном глазу, трезвы, как монахи
— Да нет, кто же против этого? — слабо улыбнулся Андрей. — Но вот так, среди ночи, явиться нежданно-негаданно…
— Фу-у, опять сказка про белого бычка! — сердито перебил мужчина. — Я думал, что ты понимающий человек, может, даже интеллигентный, а ты как вбил себе в голову «нельзя», так с этим и живешь. Никакой в тебе чуткости!
— А вот и нет, — рассердился Андрей. — Только условие одно: если ваша жена меня турнет, я никуда не пойду, пока не вызовете такси и не оплатите проезд.
Додумался-таки! Но спасибо, находился сегодня. Поневоле станешь рационалистом!
— Об чем речь? — мужчина протянул ладонь. — Меня зовут Александром Ивановичем. Между прочим, я не такой уж и старый. Что это ты мне все «вы» да «вы»?' Можешь просто Сашей звать. А тебя-то как?
— Андрей…
Сели на такси и поехали. Шофер тихо матерился: фонари светили тускло, ни черта не видно, встречные машины слепили фарами, а на сплошных колдобинах встряхивало, н дорога перерыта, надо дворами ехать, а вредные жильцы понаставили там заслонов из ящиков, проволоку протянули.
— Не поеду, ребята, дальше! — сказал шофер. — Как-нибудь дойдете, тут рядом, минут десять ходьбы…
Дошли быстрее. Дверь им открыли сразу. Будто бы Людмила, жена Александра Ивановича, стояла наготове и только ждала звонка:
— А, явился!
Маленькая, похожая на худенькую десятиклассницу, она, пытаясь изобразить гнев, даже ногой топнула. Но глаза ее почему-то светились торжеством, радостью н какой-то тайной многозначительностью. Отставив в Степану руку с дымящейся сигаретой, Людмила осуждающе покачала головой:
— Один побоялся прийти? Свидетеля привел, чтобы подтвердил: не у бабы, дескать, кувыркался, а сидел в кругу друзей. Так?
— Не-ет, — наружно протянул Александр Иванович. Чтобы развязать шнурки, ему пришлось согнуться. — Еле от баб вдвоем отбились, не поверишь — так и наседали, так и наваливались, а бюсты — во! — он показал. — И жо…, то есть, бедра, — во! Двумя руками не обхватишь. Жуть как мы их испугались…
— Ой-ой! — сказала Людмила и вдруг протянула Андрею руку: — Ну, здравствуйте. Меня Люсей звать. Пойдемте, я вас напою чаем.
— А может, покрепче чего-нибудь? — заискивающе улыбнулся Александр Иванович и подмигнул Андрею. — Чтоб расслабиться. А то, Люсь, нервы, знаешь ли, стрессы, все такое прочее…
— Ах, и что это ты там бормочешь, милый?
Людмила, нарочито передернув плечами, повела Андрея за собой. Он думал, что на кухню. Где еще чаем поят? Оказался же в уютной комнате: приглушенный свет торшера, чудной низенький столик на выгнутых ножках, большая глиняная ваза в углу — затейливо извивались на ней драконы, цветной телевизор: звук то ли выключен, то ли не нужен —
— Располагайтесь, — сказала Людмила и подтолкнула Андрея к низкому креслу. — Вот журналы, газеты свежие. Полистайте, пока я приготовлю что-нибудь…
Андрей сел, взял какую-то газету сверху. А под ней лежал глянцевый журнал с грудастой негритянкой на обложке. Наверное, в доме нет детей, если такие вещи разбрасываются где попало. Впрочем, нынешние ребятишки прекрасно знают, чем мужчина отличается от женщины и как получаются ляльки. Всяких сексуальных энциклопедий для них напридумывали, книжек типа «Откуда я взялся?». И все-таки надо прикрыть это безобразие, решил Андрей. Но под журналом оказался другой, еще более откровенный, какая-то «Эммануэль в комиксах» и еще, и еще…
Пришлось Андрею положить сверху газету и сделать вид, что все это время смотрел «Вадик». Но на экране тоже творился свальный грех. Андрею стало не по себе — противно, мерзко, муторно. И тогда он встал, подошел к полке и взял альбом средневековых немецких гравюр.
Андрей любил разглядывать работы старью художников. Имена он чаще всего не запоминал, ему просто хотелось понять, как мастеру удалось поместить на куске ткани или бумаги частичку настоящей, непридуманной жизни, а если даже и придуманной, то все равно как бы и взаправдашней. И как получается так, что черно-белые гравюры, допустим, вдруг сверкнут зеркальцем, в котором отражается пестрый, живой мир, может быть, чуть-чуть холоднее и тусклее по цветовой гамме, чем окружающий, но это только потому так кажется, что он в одно неуловимое мгновение застыл — так и остался неподвижным, без ароматов, и даже слабое дуновенье ветерка, малейший на него намек исключался, и пни этом все сверкало, жило, дышало…
— Искусством интересуетесь?
Людмила вошла, неслышно ступая по мягкому ковру. В руках она держала черный лакированный поднос: три красные чашки с кофе, горка прозрачно-желтого печенья, до того хрупкого и на вид легкого, что, кажется, вздохни — и оно рассыплется, взмоет в воздух цветочной пыльцой, и графинчик стоял, в котором янтарно поблескивала жидкость, искорки так и дробились о хрустальные грани; на малюсеньких блюдечках лежали розоватые пластики буженины, огурчики, елочки укропа, крошечные кусачки хлеба, намазанные маслом, сверху — по нескольку зерен красной икры, присыпанной зеленью.
— Чем богаты, тем и рады, — улыбнулась Людмила. — Вы уж извините, все на скорую руку…
— Ну что вы? Да зачем все это? — засмущался Андрей.
— А затем, что вы — гость, — наставительно подняла указательный палец Людмила. — Живем мы скучно, замкнуто, никаких новых впечатлений. Спасибо, вы пришли, есть повод посидеть просто так…
— А я вам не помешаю? — спросил Александр, войдя в комнату. — Уже воркуете, как голубки…
Александр переоделся. На нем был желтый халат, подпоясанный чем-то вроде бечевки с кисточками.