Что движет солнце и светила (сборник)
Шрифт:
Любка была разведенка. Выгнала Володьку — уж больно крепко пил! Без мужика бабе в деревне трудно прожить — то крыша потечет, надо ремонтировать, то угля на зиму подвезти, то навозу на огород, да и вообще — всяк одиночку может обидеть.
Соседские бабы решили, что Любка зарится на их мужиков, только и мечтает, как бы кого на них к рукам прибрать, и даже специальные журналы выписывает — почтальонша Нюра всякий раз плевалась, как несла их в Любкин почтовый ящик.
Кое-что из наспех прочитанного Нюра потом пересказывала бабам, и те, охая н краснея, в очередной раз выносили Любке суровый вердикт: б…, мол, она,
Впрочем, не в этом дело. Любка, кроме купальника, купила еще и духи. Особенные, французские. Как надушится ими и придет в клуб фильм смолоть, так, считай, мужикам, которые из-за самогонки еще нюх не потеряли, одно беспокойство: волнительный призывный аромат что-то будил в душе, будоражил. И что интересно, Любка, бывало, посреди фильма вставала и уходила домой, но будто бы все равно в зале оставалась — запах духов по-прежнему сладко кружил голову, навевал какие-то неясные желания, и тоже хотелось встать и уйти куда-нибудь, просто так, без всякой цели — на берег реки, допустим, где стояли ивы, трава по пояс, заросли терпкой полыни, а чуть ниже — песок, разноцветная галька, старая лодка, где пять лет назад Андрей сидел с Натальей — робкий, несмелый, и первый поцелуй у них получился смешным: вдруг схватил, чмокнул куда-то между носом и губами, а Натаха как вскочит с лодки, та накренилась — и Андрей плюхнулся в воду. В лучших своих джинсах и белой рубашке, которую мать потом так и не отстирала: от мокрых джинсов остались на ней синие разводы…
У Натальи никогда не было таких волнующих духов, как, впрочем, и всяких разных кремов, «губнушек», заграничных коробочек с румянами и тенями, считай, тоже не было. Если бы Андрей, совершавший ежегодные ритуальные марафоны по магазинам накануне 8 Марта, не покупал кое-что из косметики и парфюмерии, отчаявшись найти что-нибудь приличное, то Наталья обходилась бы дешевенькими румянами да черным карандашиком для бровей. «А разве я сама по себе не хороша? — смеялась она и задорно подмигивала: — Красоту-то из баночки намажешь не скоро, да сотрешь быстро…»
Красива не красива, а лучше ее, считал Андрей, и нет никого. Да и не в красоте дело, а в чем-то таком, чего словами и не объяснишь. Ну вот, например: на руке — пять пальцев, их и не замечаешь, а попробуй уколи хоть один — ладонь тут же вся сожмется, н в каждом боль отзовется…
Очень Андрею захотелось, чтобы у Натальи тоже были волшебные духи. Вот уйдет она на работу, но как бы и в доме останется, вот-вот зашуршит, раздвинется на двери шелковая занавеска, и Наталья скажет: «Ай, что это ты за обедом такое съел, миленький? Не чепушинку-хмуринку? Ай-ай-ай, совсем засмурел! Пойдем скорее искать смешинку…»
Наталья, хоть и уставала в своей ветлечебнице: работала там санитаркой, но никогда не показывала этого, наоборот — улыбалась, шутила, ласкалась. И обязательно возилась с кроликами. Придет с работы — сразу же к ним: «Ау, лопоухие1 Как вы тут? Травка у вас есть?»
Кроликов развелось так много, что приходилось держать в каждой клетке по три-четыре пары. Андрей уже и не рад был, что два года назад согласился взять кроликов на развод. Теша убедила: «Бери! Пойдут у вас дети — кролики им забава. Опять же, мясо нежное, диетическое. Никакого особого ухода кроли не требуют, а приплод дают большой».
Детей, однако. Бог
Андрей никуда не шел, потому что парни объяснили, в чем может заключиться это обследование: придешь к докторше, а она первым делом давай, милый, снимай трусы, выпрастывай свой «патрон». А он даже в поселковую баню не ходил — стеснялся своей наготы и не любил, когда всякий мог окинуть его взглядом н ничего тайного уже не оставалось…
Он поставил небольшую баньку в конце огорода и парился в ней от души, но всегда один, без друзей-товарищей. В первое время Наталья просилась: спину, мол, мне потрешь, а я — тебе, веником помашу-поколочу. Но Андрей и ее почему-то стеснялся.
Впрочем, рассказ не о том. Вернемся к кроликам. Андрей любил с ними возиться, и никакая сила не заставила бы его набить кролей для жаркого, тем более — снимать с них шкурки, из которых тесть шил шапки-ушанки и детские шубки. И уж, конечно, крольчатина в рот бы не полезла — Андрей так свыкся с симпатичными, доверчивыми, такими забавными зверьками, что и мысли не допускал о них как о мясном обеде.
Несколько раз приходил тесть, выбирал и уносил пару-другую кроликов. Наталья на другой день готовила жаркое, а когда подавала на стол, то непременно что-нибудь выдумывала: нежную баранину, мол, купила или килограмм козлятины в магазине у Шуры-продавщицы перехватила по знакомству. Но Андрей отрицательно качал головой: «Что-то не хочется. Вот огурцов или помидорчиков бы, а? Давай я сам салат сделаю».
Наконец Наталья как-то не выдержала, вскипела: зачем этих кроликов держать, для красоты, что ли? Столько их расплодилось, одна маета с ними, лучше взять да продать, может, людям пригодятся, да и деньги в доме лишними не будут, цены-то вон как скачут!
Андрей и повез кроликов на рынок. И всех продал. В коммерческий магазин он успел. До закрытия оставалось полчаса. Дорогая, яркая девица равнодушно смотрела за решеткой цветной телевизор. Андрей как глянул на экран. Так и обомлел: две девицы ласкали друг друга так, будто были разного пола. И никакого стыда1
— Павлик, — равнодушно сказала девица. — Что за лажу ты мне подсунул? Надоели эти «розовые»! Давай другую кассету поставим, что-нибудь комедийное…
Явился Павлик — молодой, накачанный парень, заменил в «видюшнике» кассету, окинул взглядом покупателей и объявил:
— Господа, через пятнадцать минут магазин закрывается. Поторопитесь с выбором!
Среди красивых, шикарных коробочек Андрей разглядел бледно-зеленую упаковку, усыпанную цветами. Кажется, это и есть именно те духи, которые купила себе Любка. Точно! Ценник извещал: «„Цветы Парижа“ — 250 руб.».
Двести пятьдесят! С ума сойти! Какие деньги! Может, купить что-нибудь попроще? О-о-о, вон какие рядом ценники: «„Дюна“ — 2120 руб.», «„Фиджи“ — 850 руб.», «„Магия“ — 1500»… Дешевле «Цветов Парижа» были лишь духи «Сайгон» и лосьон после бритья. Впрочем, были и какие-то совсем невзрачные пузырьки отечественного производства: «Голубой ларец», «Ландыш», «Сирень»…