Что кричит женщина, когда летит в подвал?

Это случилось дней десять тому назад. Очередь в кассу двигалась быстро. Передо мной стояла женщина, в ее тележке лежала коричневая коробка с надписью «Коптильня». Она расплатилась и пошла к выходу.

Покупок у меня было немного: батон и бутылка кефира, поэтому через несколько минут я догнала женщину с коптильней и снизила скорость, чтобы двигаться с ней синхронно. Шла, рассматривая ее широкую спину, вздрагивающие бедра и большую коробку в желтом пакете. Так мы дошли до моего дома, и я с удивлением заметила, что женщина с коптильней входит в мой подъезд: раньше здесь ее не встречала.

Когда женщина поднялась на мой этаж, подумала, что она знакомая кого-то из соседей, но, когда остановилась возле моей двери и, не дав опомниться, проникла в мое жилище сквозь запертую дверь, мне ничего не оставалось, как открыть ключом, войти и спросить, что она делает в моей квартире.

– Я поссорилась с мужем, – ответила она, оглядываясь по сторонам и что-то выискивая глазами.

– Что вы ищете? – спросила я.

– Куда мне поставить пакет?

Я указала на угол возле двери. Она поставила.

– Я часто ссорюсь с мужем, – сказала она, – понимаете?

– Да, понимаю, – ответила я.

– Я сама провоцирую скандалы.

– Зачем?

– Когда не ссоримся, мы ложимся вечером в постель, и он вынуждает меня делать это. Вы понимаете?

– Да.

– Я не знаю, зачем ему это нужно. Понимаете?

– Не совсем.

– Когда мы в ссоре, я ложусь, поворачиваюсь к стене и спокойно сплю. Ведь, когда муж и жена в ссоре, они обычно это не делают. Так ведь?

– Наверное.

– На днях мы сильно поссорились, а я вот купила коптильню. Боюсь, что он будет недоволен. Пусть она постоит у вас недолго, мы помиримся, я подготовлю его, расскажу о коптильне, а потом приду, заберу. Хорошо?

– Да, конечно, пусть постоит, – ответила я, и она вышла так же, как и вошла, сквозь запертую дверь.

Не знаю, помирилась ли та женщина с мужем, но за последние десять дней рядом с коптильней появились фритюрница, миксер и складной мангал для шашлыка.

А еще я несколько раз пыталась пройти сквозь закрытую дверь, но у меня не получилось.

– Во мне – сто двадцать четыре килограмма, – сказала она и села рядом.

Я подвинулась, а она немного поелозила по сиденью, чтобы устроиться удобней, и замерла, положив руки на колени. Я оказалась зажатой между стеной и ее большим телом, на ладони моей блестела упаковка от съеденного мороженого, которую некуда было выбросить.

– В соседний вагон зашел контролер, – сказала она, – сейчас побегут зайцы.

И действительно, внезапно через вагон хлынул поток зайцев. Они застыли, как чиновники в финальной сцене «Ревизора» и проплывали в однообразных позах, словно манекены на конвейерной ленте.

Вагон опустел, и, наконец, появился Контролер. Он, как школьный учитель, с указкой в руке, подходил к оставшимся пассажирам, показывал на лицо, что-то говорил в пустоту, словно проводил экскурсию себе самому.

Вскоре он подошел к нам и указал на мою соседку:

– Посмотрите на этот экспонат, весит она сто двадцать килограммов.

– Сто двадцать четыре, – поправила женщина.

– Посмотрите на угол расположения ее морщин. Вот эти свидетельствуют о сварливости, а вот эти о полной беспомощности… А ее рот! Это же находка! Края обвисли, как ветви ивы, и вросли корнями в подбородок. Но, несмотря на то, что рот по форме напоминает подкову, эта женщина никогда не была счастлива…

– Еще бы, – сказала она, – тридцать лет с неудачником.

Контролер собрался уходить, но я окликнула его:

– А я? Почему не тыкаете указкой, не указываете направление морщин?

– Вам нужно избавиться от мусора, – сказал Контролер, – вот, познакомьтесь – это Пакет.

И тогда я заметила у его ног зеленый целлофановый пакет. Он шевельнулся и, неуклюже переваливаясь, направился ко мне, используя нижние углы как лапы.

– Приятно познакомиться, – сказала я и бросила в него упаковку от мороженого.

Контролер направился к следующему пассажиру, а Пакет остался со мной. Теперь он сопровождает меня, куда бы я ни ехала.

– Когда я замужем, я увядаю, – говорила она, сидя в глубоком кресле-ракушке, – черты мои стираются, взгляд меркнет, кожа тускнеет. А стоит развестись – расцветаю, как роза, излучаю мерцание сквозь поры лица.

Она протянула руку, взяла с тумбочки пилочку и стала подпиливать ноготок на мизинце.

– Зачем же ты столько раз выходила замуж? – спросила я.

– Не знаю, – ответила она, – получалось как-то само собой…

Мне нужно было уходить, и я сказала, что пойду, что сама захлопну дверь, пусть не встает, не беспокоится, подпиливает дальше свой мраморный ноготок.

Вышла в прихожую, набросила на плечо сумочку и почему-то прихватила ее зонт. Маленький аккуратный зонт янтарного цвета с чуть заметными горчичными вкраплениями. Я не понимала, зачем взяла его. Вышла, захлопнула дверь и, спускаясь по ступенькам, все думала, зачем же я его взяла?

Вдруг щелкнул замок. Она показалась в дверях и крикнула:

– Ты случайно не видела мой зонт?

В это мгновение я подумала, что, если я скажу ей, что зонт у меня в руке, она спросит, зачем я его взяла, а я не найду что ответить. Что могу на это ответить, если сама не знаю, зачем взяла его. Я крикнула: – нет! – и стала неуклюже прятать зонт под полу пиджака. Сейчас унесу его, а потом вернусь и незаметно положу куда-нибудь, например, под кресло-ракушку. А потом буду вместе с ней удивляться тому, как он оказался под креслом и почему раньше она его не заметила. И мне не нужно будет придумывать нелепые объяснения, зачем я взяла этот зонт, а она не будет при этом смотреть на меня взглядом, от которого захочется умереть.