Что-нибудь эдакое
Шрифт:
— Это вы псих? — спросил герцог.
Резонно прикинув, что тот сокращает ученое слово «психиатр», лорд Икенхем сказал: «Да».
— Они там, в холле, — продолжал герцог. — А я вот вышел к вам. Данстабл. Герцог.
Они пошли рядом. Герцог вынул носовой платок и вытер лысину.
— Поговорить надо, — объяснил он.
— Кстати, о герцогах, — спросил лорд Икенхем, — вы не слышали историю про герцога и заклинательницу змей?
История была интересная, хотя и не совсем приличная, а рассказал он ее просто блестяще. Собеседнику она понравилась, но он забеспокоился.
— Вы правда этот Родерик? — осведомился он.
— Конечно. А почему вы спрашиваете?
— Мне говорили, он надутый кретин.
— Вероятно, ваш знакомый встречался со мной как с врачом. Сами знаете, приходится напускать на себя важность. Посмею предположить, что и с вами это случается в палате лордов.
— Верно, бывает.
— Вы хотели со мной поговорить?
— Да, пока Конни не набьет вам голову всяким бредом. Женщина, что поделаешь! Не хочет видеть жизни. Она вам скажет, что он здоров. Чего и ждать, он ей брат!
— Вы говорите о лорде Эмсворте?
— Да. Как он вам?
— Ничего. Чистенький, трезвый.
— Почему ему не быть трезвым?
— Я не жалуюсь, — заверил гость, — мне он понравился.
— Да? Так вот, Конни будет втолковывать, что он просто рассеянный. Не верьте. Сошел с ума.
— Вы так считаете?
— Безусловно. Вся семья такая. Бошема вы видели. Кретин? Кретин. Поехал в Лондон, а кто-то ему говорит: «Дай бумажник». — «Пожалуйста, со всем моим удовольствием». А Фредди? Еще хуже. Продает собачий корм. Сами видите, что за семейка. У здорового человека не бывает таких сыновей. Вот, я вам расскажу… рассказать?
— Если вам не трудно.
— Помешался на свинье.
— Праведник печется о жизни скота своего [82] .
— Но не готовит его к бегам.
— А Эмсворт готовит свинью?
— Собирается.
— Ничего, ее не примут. Собачьи бега — возможно. Но не дерби!
— То-то и оно! Видите?
— Конечно, конечно.
Герцог со вкусом подул в усы, и они взметнулись, как знамя. Он понял, что этот Глоссоп знает свое дело, и решил рассказать все. Там, в холле, произошли странные вещи, лучше посоветоваться со знающим человеком.
82
Библия. Книга Притчей Соломоновых, 12:10.
— Приятный замок у Эмсворта, — заметил лорд Икенхем, когда они дошли до террасы.
— Ничего, бывает хуже. Вот и жалко, что он переедет в психушку. Если вы не поможете.
— У меня мало неудач.
— Тогда, — сказал герцог, — посмотрите моего племянника.
— Что вас беспокоит?
— Все.
Герцог яростно вздул усы. Из каких-то кустов донесся приятный тенор, выводивший с большим чувством: «Ах, берег, берег, берег Лох-Ло-мон-да!»
— Опять этот гад!
— Простите?
— Свистит и поет. И где? Под моим окном, — объяснил герцог. — Все хочу поймать, но он прячется. Ничего, подожду, у меня в комнате десяток свежих яиц. Рано или поздно… да, я говорил про Хореса.
— Это ваш племянник?
— Сын брата. Есть еще два, у сестры. Псих. И те психи. Брат был душевнобольной. Сестра, конечно, тоже.
— Как по-вашему, кто из них в самом тяжелом состоянии?
Герцог подумал.
— Этот, — признал он. — После того, что сейчас было, — да, он. Вы знаете, что было?
— Нет, я только что прибыл. А что было?
— И этот собачий «Лохламон»! Мерзкая песня. Кто ее сочинил?
— По-видимому, Бёрнс. Так что же случилось?
— Конни повела вашу дочь в галерею, хотя понять не могу, зачем приличной девушке смотреть на такие морды. Мы с Бошемом и с вашим племянником стоим в холле. Тут входит мой племянник, смотрит на вашего и орет: «Мартышка!» Можете себе представить? Мартышка! Ваш племянник возразил, что его зовут Бэзил.
— Молодец!
— Что?
— Я говорю: «Молодец».
— Почему?
— Потому, — ответил лорд Икенхем.
Герцог над этим подумал и, видимо, согласился.
— В общем, Хорес принял его за своего приятеля. Ладно. Со всяким случается. Но вы слушайте дальше. Если ваш Бёрнс думает, что «Лох Ломонда» — это приличные слова, он сам псих. Хотя что сюда еще сунуть?
— Вы сказали, чтобы я слушал дальше?
— А? Да-да, сейчас. Только кретин… Да, так дальше. Входит Конни с вашей дочерью. Красавица.
— Я не видел леди Констанс.
— Ваша дочь.
— О да! Ее зовут Гвендолин.
— Так она и сказала. Но Хорес заорал: «Полли!»
— Полли?
— Да. «Привет, Полли!»
— Вероятно, — предположил лорд Икенхем, — он принял ее за какую-то Полли.
— Именно. Я тоже так подумал. Сами понимаете, мне стало не по себе. Один такой ляп — еще туда-сюда. Но целых два за две минуты!.. Я подозревал, что с Хоресом неладно с тех самых пор, как он после кори вымахал футов до восьми. Если мозги так далеко от сердца, легко ли им работать? Пока еще кровь до них доберется… Ну вот. — С этими словами герцог вошел в холл. — Эй, где вы все? Наверное, одеваются. Вы и сами хотите переодеться. Я вас провожу. Вам отвели Алую комнату. Ванная — в конце коридора. Да, что я говорил? А, вот! Я беспокоился за Хореса. В конце концов, сын моего покойного брата, да еще такой длинный, не может быть здоров. Я вспомнил, как он говорил мне, что видел Бакстера на карнавале, и догадался: да у него… как это, забыл название?
— Вы имеете в виду диатез сублунарной медулы?
— Именно. Теперь я понимаю, почему эта девица расторгла помолвку. Кому нужен псих вместо мужа? Хотя где другого найдешь… Вот ваша комната. Вы уж постарайтесь, сделайте что-нибудь.
— С удовольствием. Вымоюсь — и займусь им.
— Тогда я его к вам пошлю. Это же сумасшедший дом! Тут — он, там — Эмсворт, Бошем, еще этот тип свистит… Никаких сил не хватит!
Герцог ушел, граф направился в ванную, прихватив любимую губку Голубку. Когда он вернулся, Хорес подходил к его двери. Две черты привлекали в нем внимание — нос Данстаблов (отец) и большие оленьи глаза Хилсбери-Хепвортов (мать). Сейчас кончик носа по-кроличьи двигался, а в глазах мерцал непритворный ужас, словно у Макбета в сцене с духом Банко.