Что-нибудь светлое… Компиляция
Шрифт:
— Это обратный ряд. И если принять за единицу интервал между пятой и шестой куклами…
— Двенадцать дней?
— Да. Тогда и получаются даты: четвертое июня, одиннадцатое мая, пятое апреля… и так до второго ноября. На самом деле интервалы не точно измеряются сутками, и время смещается к утру…
— Понятно, — пробормотал Беркович.
— Ничего вам еще не понятно! — воскликнул Вайншток. — Если бы Натан остался жив, модель появилась бы сегодня, в восемь часов. А интервал до появления следующей был бы равен…
— Единице? — подсчитал в уме Беркович. — То есть,
— Нулю он был бы равен! — Вайншток ударил по столу кулаком и зашипел от боли. — Нулю! Вы знаете, что это могло бы означать?
— Нет.
— И я не знаю! Мгновенное возникновение миллиардов кукол? Бесконечного числа? Что это было бы? Черная дыра с массой, равной массе Вселенной? Мировая катастрофа? Хорошо, что Натан умер, скажу я вам!
Беркович прерывисто вздохнул.
— Смерть Натана остановила процесс?
— Конечно. Процесс квантовой эволюции не происходит без наблюдателя. Это не акт творения, если такая мысль пришла вам в голову. И Натан не был демиургом, если вы об этом подумали. Он был наблюдателем. Этого достаточно.
— Я знаю про наблюдателей, — спокойно сказал Беркович. — Каждый квантовый процесс имеет множество возможностей. Он может пойти так, может — иначе.
— Да, — Вайншток отвел взгляд и взял с блюдца сухое печенье. Повертел в пальцах и положил обратно. — Возможны тысячи исходов одного события, ни один не имеет преимущества перед другими. И если нет наблюдателя, все они осуществляются. Если кто-то наблюдает за квантовым процессом, то он и выбирает, какой из вариантов осуществляется в его реальности. Только выбирает — не более того. В огромном большинстве случаев выбор происходит бессознательно. Во Вселенной бесчисленное множество результатов квантовой эволюции. Мы на них то и дело натыкаемся, не понимая того, что видим. Странная ракушка там, где ее быть не должно. Странное образование на поверхности Марса или астероида. Странные штуковины, которые мы принимаем за корабли инопланетян. Да мало ли… Газеты об этом пишут. Обыватели поражаются. Физики отмахиваются, потому что нас, знаете ли, интересуют повторяющиеся явления, те, что можно воспроизвести в лаборатории.
— И все это…
— Не скажу за все, — Вайншток хрустнул пальцами так, будто хотел вывернуть их из суставов. — Но очень многие — да. Плод квантовой эволюции, квантовой перепутанности, сохранившейся после Большого взрыва. Доказательство того, что всё связано со всем. Это случайные результаты квантовой эволюции. А в присутствии наблюдателя эволюция становится направленной. Наблюдатель как бы обрывает случайные веточки.
— А когда наблюдатель исчезает…
— Процесс эволюции опять становится хаотическим. Если вы о куклах, то, я думаю… нет, уверен… После смерти Натана кукол больше не будет.
— Есть вы, — заметил Беркович. — И это вы внушили Альтерману мысль о том, что он может запустить квантовую эволюцию так, чтобы создать для дочери идеальную куклу.
— Модель. Да. Я же сказал: убийца — я. Если бы не…
— Глупости, — решительно произнес Беркович. — Я не могу принять ваше признание, оно бездоказательно. Я не могу в качестве улик использовать ваши квантовые
— До конца жизни я…
— Это другое дело, — согласился Беркович. — До конца жизни вас будут мучить мысли: о том, что вы натолкнули Альтермана на идею, из-за которой он погиб. Но ведь не вы задали куклам направление эволюции.
— Нет.
— И не ваша вина, что последняя кукла — Фредди Крюгер — оказалась такой и появилась там и тогда… Это случайность, верно?
Вайншток промолчал.
— Значит, — заключил Беркович, — вы останетесь при своих моральных терзаниях, а я — с нерешенной загадкой шести запертых комнат…
— Не решенной?
— С точки зрения криминалистики? Конечно. По-вашему, я могу написать в заключении, что Альтермана убила вызванная его подсознанием квантовая эволюция неодушевленных предметов?
— Но это так!
— Мне нужно найти убийцу. Человека. Если произошло убийство. Или доказать, что это был несчастный случай. Убийцы-человека нет, и не смотрите на меня таким взглядом. Несчастный случай? Хорошо, что процесс остановился, и больше кукол не будет. Могу представить, что произошло бы, останься Альтерман в живых.
— А я не могу. — Вайншток встал и распахнул дверь в коридор. Ему не хватало воздуха.
В двери возникла Мария, бросила взгляд на мужа, прошла к плите и, обернувшись, сказала:
— Идите в гостиную, мне надо заняться ужином.
— Может, завтраком? — иронически произнес Вайншток. — Скажешь тоже, Маша… Два часа ночи. Я думал — ты давно спишь.
— Ужином, — упрямо повторила Мария. — Какая разница, сколько сейчас времени? Ты хочешь сказать, что не проголодался?
У Берковича засосало в желудке. Пожалуй, он съел бы бутерброд.
— Идите, — потребовала Мария. — Я принесу кофе и тосты.
В гостиной были раскрыты окна, и свежий ночной ветерок неслышно бродил между кресел, касался щек и пытался взъерошить волосы.
— Помните детскую сказку о котелке с кашей? — сказал Беркович. — Смерть Альтермана, похоже, спасла нас от катаклизма, который мир, возможно, не пережил бы.
— Ну… — протянул Вайншток, но Беркович понимал, что физик согласен с его словами.
Мария принесла и поставила на журнальный столик поднос с чашками, она и для себя приготовила, давая понять, что больше не оставит мужа наедине с полицейским. Беркович пошел вслед за ней на кухню и принес чайник, в котором закипела вода, а Мария взяла другой поднос — с тостами, и Берковичу захотелось немедленно откусить большой кусок.
— Я поеду, — сказал он, усмиряя зов плоти. — Наташа, я уверен, не спит и не звонит, чтобы не мешать работать.
— Вы не хотите перекусить… — разочарованно сказала Мария.
— Доброй ночи, — попрощался с ней Беркович. — Вашему мужу ничто не угрожает, можете быть за него спокойны.
Беркович разулся, надел тапочки и неслышно, как ему показалось, прошел на кухню, чтобы сделать себе бутерброд с колбасой и выпить чашку некрепкого чая. Наташа сидела за столом, прижимая к животу книгу, которую она, видимо, читала, когда услышала звук повернувшегося в замке ключа.