Что-нибудь светлое… Компиляция
Шрифт:
— Мы можем идти? — повторила Мария, встав и подав руку мужу.
— Правосудию, — продолжил Беркович, не отвечая на вопрос, — приходится иногда ждать, но оно всегда свершается. Всегда — я убежден в этом. Я задержу вашего мужа, Мария, когда он опубликует работу, на которую я, как следователь, смогу опереться в системе доказательств. Предъявить суду.
— Он никогда не опубликует такую работу, — твердо сказала Мария.
— Вы думаете? — проговорил Беркович с легкой насмешкой. — Он ученый. А работа, о которой речь, — звено в цепи его исследований по квантовой эволюции. Он не сможет ее не сделать. И опубликует, когда сделает.
Вайншток кивнул. Он не смотрел на протянутую руку жены.
— Вот, — с удовлетворением резюмировал Беркович. — Признание вашего мужа у меня есть, а доказательства вины представит он сам. Это называется научным подходом.
— Понятия не имею, сколько на это уйдет времени, — пробормотал Вайншток.
— Срок давности по делам об убийстве — двадцать лет, — напомнил старший инспектор. — Вам понадобится меньше. Только не ставьте экспериментов. И еще. Надеюсь, вы объясните, почему модели рассыпались в пыль, когда эксперимент был прекращен. Это физическая задача, и, если вы ее не решите, пострадает ни в чем не повинный человек — Рон Хан. Он отвечает за сохранность вещдоков, и по поводу их, скажем так, порчи, будет проведено служебное расследование. Поэтому моя личная просьба — решите эту задачу в первую очередь.
— Это как раз достаточно просто, — отмахнулся Вайншток. — Если квантовая эволюция прерывается наблюдателем, то в уравнение запутанных состояний вводится…
— Избавьте меня от уравнений, — поднял руки Беркович. — Напишите и опубликуйте статью. Двух недель, пока будет идти служебное разбирательство, достаточно?
— Надеюсь.
— Хорошо. Кстати, вспомнил. В позапрошлом году — Наташа не даст соврать — я обнаружил на полу в гостиной, вон там, в углу около телевизора, странный предмет…
2011
ЧАЙКА
На набережной Утоквай она часто встречала старика, одетого в длинное пальто, холодное зимой и слишком теплое летом. Сутулый, с нечесаной седой гривой, он брел вдоль берега, ни на кого не обращая внимания, и что-то бормотал себе под нос. Поравнявшись с ним, она всегда говорила: «Добрый день, герр профессор», хотя и не знала, был ли старик рассеянным ученым или неопрятным бомжем.
Сегодня старик не встретился. Может, потому что она пришла не одна?
— Посидим здесь? — сказала она своему спутнику и, не дожидаясь ответа, присела на ажурную скамью, подобрав оборки платья.
Ее спутник сел рядом — не так, как она, не на краешек, а основательно, — откинулся на гнутую спинку, прищурился — солнце, стоявшее довольно высоко, светило в глаза — и сказал:
— Двадцать шестого я отплываю в Англию из Остенде.
— Вы, — поправила она. — Вы отплываете. С Эльзой.
Он молча разглядывал далекие крыши домов на противоположной стороне озера.
— Ты не захотел повидаться с Тете, — осуждающе сказала она.
Он, наконец, ответил:
— Не думаю, что это было бы… — Он помедлил, подыскивая слово, — полезно для нас обоих.
— Полезно, — повторила она с легким презрением. — Ты весь в этом слове. Тебе не приходило в голову, что Тете хочет увидеться с отцом?
— Не будем спорить, — терпеливо проговорил он и положил ладонь ей на колени. Она не ожидала от него этого жеста, означавшего, возможно, попытку примирения, может быть — просьбу о прощении или, на худой конец, знак понимания,
Она не убрала руку, только посмотрела удивленно в его глаза. Он не отвел взгляда, смотрел изучающе, напряженно. Ей знаком был такой его взгляд: он размышлял о чем-то, не имевшем отношения к окружавшей реальности, думал о том мире, который он всю жизнь хотел понять.
— Ты снова на перепутье? — спросила она. — Тебя беспокоят открытия Хаббла? Я иногда просматриваю научные журналы. Это не ностальгия, мне просто интересно.
— Нет, — он покачал головой. — Хаббл меня не беспокоит. Я написал об этом статью в «Нахрихтен», она должна была выйти в июне, но ее выбросили из номера. Ты слышала, я отказался от звания и гражданства?
— Кто же не слышал? — Она все-таки сделала движение, и ему пришлось убрать ладонь. — Об этом писали газеты, а фрау Молнаг, ты ее не знаешь, я сдаю ей комнаты на втором этаже…
— Неважно, — прервал он рассказ, который мог затянуться. — Скажи лучше вот что. Если ты иногда читаешь научные журналы, то знаешь… думаю, ты не могла этого пропустить… ты всегда этим интересовалась…
— Да, — кивнула она, поняв, что он хотел сказать, прежде, чем ему удалось сформулировать вопрос, чтобы он прозвучал не напоминанием о прошедшем и невозвратимом, а всего лишь желанием обсудить новую проблему в теоретической физике.
— Знаешь, — сказала она, — мне это уже не кажется странным.
— Странным, — повторил он, сделав вид, что не понимает, или действительно не понимая. — Что?
— Все, что было тогда.
— Тогда… У нас было много разных «тогда»…
— Ты хочешь поговорить об этом? — спросила она спокойно, но он ощутил в ее голосе глубоко скрытое напряжение, понял, что говорить об «этом» не нужно, и вернулся к теме, занимавшей его последние месяцы.
— Мир меняется, — сказал он. — Мир становится все более неопределенным и грубым. Такое ощущение, будто квантовая неопределенность играет роль и в мире человеческих страстей. Никогда не знаешь заранее, чем закончится даже простой, казалось бы, разговор о погоде, — пожаловался он, и она вспомнила прежние баталии, когда в их берлинскую квартиру приходили друзья, тоже физики, а иногда не только, и разговоры, громкие, как военная музыка, велись далеко за полночь, и никто не знал, к чему приведут эти яростные споры, и, тем не менее, он был прав в своих ощущениях: она всегда знала, что произойдет потом, когда все мысли окажутся высказаны, все слова произнесены, гости и хозяин (сама она никогда не присоединялась к мужчинам, хотя ей было что сказать) в изнеможении сидели, бросая друг на друга красноречивые взгляды.
— Тебя это выводит из равновесия, — улыбнулась она одними губами.
— Да! — воскликнул он. — С тех пор, как я… как мы перестали чувствовать друг друга, я потерял ощущение правильности того, что делаю. То есть…
— Я понимаю, — прервала она его. — Это заметно по твоим работам, и мне странно, что никто из твоих биографов не обратил внимания на даты.
— Никому не пришло в голову, — усмехнулся он, — сделать самое простое.
— Самое простое, — сказала она, — было в том, чтобы…