Что посеешь
Шрифт:
И была нарисована зеленая кошка.
Петр Батурин ожесточенно поскреб затылок. Гошка, Прошка и Седых ползали вокруг мотора и издавали всякие междометия вроде: «А-а! О-у! Эх! Ах! Вот это да!»
— Мотор! Моторчик! Моторище! — говорили они ласково. Откуда он взялся — им было неважно. Он был тут, этот мотор, и все!
Батурин приглядывался к Наташе, но она почему-то отводила глаза.
— Ладно, — сказал он наконец. — Хватит вам мотор облизывать. Потащили!
Они выломали пару толстых веток с поваленной старой сосны
— Прячь мотор в кусты! — скомандовал он. — Ложись.
— Что еще выдумал? — заныл Гошка.
— Чо командуешь? — зашипел Прошка.
— Ложись, говорю! — громким шепотом сказал Батурин. — Маскируйся. Фикус ползет!
И верно. Невдалеке, по направлению к поваленной сосне, пробирался Фикус. Он то становился на четвереньки и шевелил носом, как собака-ищейка, то, извиваясь, как ящерица, переползал от куста к кусту, то замирал неподвижно.
— Чего это он? — шепотом спросил Васька Седых.
— Тайны разгадывает, — давясь смехом, сказала Наташа.
— Ползем навстречу с другой стороны, — сказал Батурин. — Мы ему покажем таинственный остров!
Когда великий сыщик подполз к сосне, Батурин, Гошка, Прошка и Седых заулюлюкали.
От неожиданности Фикус подпрыгнул на месте и бросился бежать. Внезапно остановился, не спеша отряхнул брюки и небрежной походкой, не оглядываясь, отправился восвояси.
Отсмеявшись, батуринская компания вернулась к мотору.
У Батурина из головы не выходили следы автомобильных колес, которые он заметил возле Гулькиной горки.
— Ты… того, — сказал он Наташе мрачно, — передай профессору: спасибо, мол…
— За что? — не очень искренне удивилась Наташа.
— «За что, за что!» За мотор, конечно. Будто не ясно?!
— А чего ты сердишься?
— Да обидно. Что мы, маленькие, что ли? — пробурчал он. — И ты… хороша! Знала ведь про мотор…
— Ну и что? — сердито сказала Наташа. — Подумаешь, индивидуалисты какие!
— Чего, чего? — спросили в один голос Гошка и Прошка.
— Все «сами» да «сами»…
— Наша лодка! — категорически заявил Гошка.
— Мы ее нашли! — рявкнул Прошка.
Петр Батурин долго молчал. Потом резко мотнул головой и сказал:
— Ладно! Пошли. Еще уроки надо делать.
Они проходили мимо мастерской скульптора Варенцова.
— Зайдем к Михал Михалычу, — сказал Батурин Наташе.
Наташа согласилась, и, распрощавшись с братцами и Васькой, они отправились в мастерскую.
Скульптор был там. Стоя в здоровенном чане, он лопатой перемешивал глину, вылезал из чана, присоединял к водопроводному крану резиновый шланг, поливал глину, отключал шланг, лез в чан и снова яростно месил. Увидев ребят, он вылез из чана и устало присел на табуретку.
— Пришел, — сказал он. — И кого-то привел.
— Это Наташа, — сказал Петр. — Та самая.
— Какая «та самая»? — недовольно спросил скульптор и посмотрел на Наташу.
Смотрел он на нее долго и пристально. Наташа даже смутилась.
— Забавно, — сказал Варенцов и потер ладонью лоб. — Забавно. А ведь верно очень похожа! А?
— А я что говорил, — сказал Батурин.
— Послушайте, — сказал Варенцов Наташе. — Где я вас мог видеть?
— Н-не знаю, — растерянно сказала Наташа. Обращение на «вы» совсем доконало ее.
Скульптор вдруг хлопнул себя по лбу.
— Склероз, — досадно сказал он. — Вспомнил, вспомнил! — и, очень довольный, засмеялся. И сразу резко оборвал смех. — Вспомнил, где я вас видел. Во Дворце пионеров вы танцевали. Так?
Наташа молча кивнула.
— Прелестно, надо сказать, танцевали, — очень серьезно сказал Михаил Михайлович. — Прелестно!
Наташа закраснелась.
— Вот ведь что интересно, — весело сказал скульптор. — Вроде и забыл, а где-то застряло в памяти. И лепил-то я, оказывается, все-таки вас. Этот парень вас сразу узнал. Ну, да понятно. Я вас всего один раз и видел. И видел в движении, в полете, так сказать. А он вас каждый день видит. Пожалуй, и во сне…
Михаил Михайлович ухмыльнулся и подмигнул П. Батурину. Тот сердито засопел.
— Вы молодец, — сказал скульптор Наташе. — А вот ты-то, милостивый государь… Вы нас простите, — обратился он к Наташе, — я ему должен пару слов сказать. Вы здесь пока побудьте, а мы с ним вот там поговорим.
Он взял Петра за локоть и увел в небольшую комнату, в которой стоял диванчик, покрытый клетчатым одеялом, а на полках, на письменном столе, на подоконнике и прямо на полу лежали книги, альбомы, фотографии, рисунки.
Скульптор Варенцов бесцеремонно толкнул Петра на диван и сердито заговорил:
— Она-то молодец, она работает! Потому что так танцевать, не работая над этим до седьмого пота, нельзя. И она — талант. А вот ты — пшик! Нуль без палочки — вот кто!
— Да почему? — ошеломленно спросил Батурин. — Что я сделал такого?
— То-то и оно, что ничего ты еще не сделал, а воображаешь о себе черт знает что. Думаешь, у меня есть время твои, с позволения сказать, произведения рассматривать?
— К-к-какие произведения? — одурело спросил Батурин.
— А вот какие, — скульптор Варенцов снял со стола газету.
С изумлением и ужасом П. Батурин увидел свои «лепнинки-лепешки».
— Будто не знаешь. Ваша Римма Васильевна принесла. Говорит, ты спишь и видишь, что знаменитым скульптором стал. Но сам, дескать, прийти ко мне стесняешься.
Батурин потерянно молчал. Не иначе мать учительнице отдала. Час от часу не легче!
— Он, видите ли, стесняется! Он, видите ли, хочет великим стать! А ты знаешь, — торжественно сказал он, — что ВЕЛИКИЕ, может быть, один раз в сто лет появляются?!