Что сказал Бенедикто. Часть 1
Шрифт:
– Да скажите же, кто вы такой?
– А ты кто такой?
– Я Вильгельм Кох.
– Ты уверен?
– Что значит уверен? Вы сумасшедший?
– За тысячу лет никто ни разу не назвал меня сумасшедшим. Ты первый, Вильгельм Кох, если ты Вильгельм Кох, как ты утверждаешь.
Старик рассмеялся, и смех его очень напомнил Коху смех Аланда.
– Расскажи мне лучше о своих снах, дорогой. Помнишь, тебе снилось, как ты был листком, как ты плавно слетал с дерева и как тебе нравилось это парение в потоках ветра. А потом ты превращался в ястреба или в орла? Но ты кружил над землей на застывших простертых крыльях. Тебе тоже сначала это нравилось, но наскучило и
Кох остановился.
–…Этот сон повторялся и повторялся. Ты просыпался с ужасной болью в плече, весь в слезах, с заходящимся сердцем, разве не так? Пока однажды ты не проснулся здесь, у Аландо, и не понял, что плечо твое больше не болит, зато сам ты оказался вывернут наизнанку. Я бы на твоем месте вспомнил про эти сны, прежде чем сесть в нелепую деревянную фанеру, пролетевшую недавно над тобой.
Кох едва удержался от стона, так резко заломило вдруг у него в плече. Этот сон был самым частым сном его детства, если не считать полусна-видения с Аландом. Как старик странно Аланда назвал! Почему он знает то, о чем Кох никому не говорил?
– Да, оно опять заболело, тело помнит, как это было несносно, тело ничего не забывает, особенно таких потрясений.
– Откуда вы все знаете?
– Неважно, откуда знаю я, важно, что будешь делать ты.
– Куда вы ведете меня? Господин Аланд не разрешил мне покидать территорию Корпуса.
– Аландо не дорос что-либо разрешать или запрещать мне, не стоит его и слушать. Да, Вильгельм, он такой же дурак, как и ты, только на триста с лишним лет старше, но это ничего не меняет.
– Господин Аланд великий учитель, он такой замечательный, не смейте о нем так говорить.
– Господин Аланд великий засранец, но мне приятно, что ты думаешь о нем хорошо. Оттого, что он великий засранец, я люблю его не меньше, Аландо мой сын, я люблю его любым: и плохим, и хорошим, и умным, и глупым. Для любви это все не имеет никакого значения. Следовательно, и наши с тобой родственные связи тебе тоже понятны. Тебе хочется в небо, даже после того, как тебе вырвало крыло. Не надо меня бояться, не думай, что ты мне не нравишься, я не стал бы с тобой разговаривать, если бы это было так. Понимаю, тебе не будет покоя, пока ты не поднимешься в небо.
– Вы не осуждаете меня?
– Хорошо, что тебе есть до этого дело. Ты знаешь, где мы?
– Как мы здесь оказались? Это аэродром. До него два часа пути, а мы едва вышли за ворота…
– Где ты тут увидел ворота? А вот и твои самолеты, ужасные, непригодные к полету приспособления. Даже вид их, лишенных кожи и мяса птичьих остовов, грубо сколоченных из фанеры, говорит, что это машины для гибели. Тебе нравится?
– Они летают, я видел.
– Ну, полетай.
– Я не умею ими управлять.
– Летчик умеет, он так думает.
– Он меня ни за что не возьмет, самолёт одноместный.
– Пустяки, Вильгельм.
Кох ощутил то, что всегда ощущал во сне, когда его тело становилось телом чайки, ястреба или орла. Сейчас он осознавал себя собой, и в то же время он был другим человеком, с другим и своим сознанием одновременно. Это он садился в самолет, рука в кожаной перчатке легла на рычаг, машина задрожала и побежала по полю. Тело ощущало покой человека, управлявшего самолетом, и беспокойство самого Коха. Машина оторвалась от земли, ликование полета охватило Коха, и в то же время он чувствовал ненужные толчки, нестабильность положения в воздушном потоке. Летчик пошел на снижение, мозг Коха автоматически просчитывал угол наклона крыла, но ветер у земли вносил коррективы. Рука первого ошибалась, Кох чувствовал неизбежность падения и не мог преодолеть его самоуверенной глухоты. Этого решительного удара ветра в крыло еще не последовало, летчик не чувствовал его приближения, а Кох чувствовал, горло сдавило бессильным проклятьем.
Самолет качнулся, как от пощечины, и повалился боком, потеряв управление. Кох опомнился в своей комнате. Глянул на чертеж, смял его, он хотел нарисовать другое, а рисовал, оказывается, увиденную в небе фанеру-убийцу. Плечо болело, правой рукой Кох придерживал его. Хорошо, что он был один, потому что он тяжело и резко дышал, никакого старика и аэродрома не было, это его вечные сны.
Кох долго ходил по комнате, пытаясь отдышаться, потом сидел в оцепенении. Как ни странно, но от этих снов помогал только сон, крепкий и беспробудный. Наверное, он переутомился, он совсем отвык спать. Вильгельм лёг, пытаясь поудобнее пристроить болевшее плечо, только спать не хотелось, глаза упрямо открывались и смотрели в потолок.
Его мучило острое чувство, что он, в самом деле, только что был другим человеком, и только что этот человек погиб, разбившись при падении самолета. Кох встал, вышел на улицу, на ходу стянул плечо куском простыни, так болело чуть меньше. Зачем-то обошел Корпус в поисках старика, понимая прекрасно, что его нет и не было.
Чувствовал он себя странно, словно он отлежал или отсидел себе все – с ног до головы. Лёгкие хватали воздух резко, может, от такого дыхания и шло по телу это странное онемение. Сознание паниковало, ему было необходимо немедленно попасть на аэродром и увидеть место трагедии. Два часа ходу, долго. Кох вошел в гараж, машину Кох не водил, только внимательно смотрел, как Аланд делает это. Сейчас он понял, что нужно почувствовать, как Аланд это делал, как бы в этом ощущении стать самим Аландом. Он проверил бак, сдал назад, вывел машину из гаража, открыл ворота и выехал. Ворота закрылись. Движения – как память руки, память тела. Одна рука легла на рычаг, вторая на руль, плечо по-аландовски свободно развернулось, даже боль отступила. Вдавил педаль. Машина плавно поехала. Через полчаса Кох остановился на шоссе у аэродрома.
Разбитый самолет напоминал птицу с выломанными крыльями. Тело лётчика еще лежало под полотном на летном поле.
– Когда это случилось? – спросил Кох кого-то подошедшего к нему.
– Около часу назад. Ты кто такой? Как ты здесь оказался? Документы.
Кох растерянно пошарил по карманам – пусто, вспомнил, что с Аландом в машине любовался своим аттестатом, глянул в бардачок, папка с его документами здесь.
– Отличник! Папочка машину дал покататься?
– Я хочу летать.
– Отличники идут штаны протирать в университеты, и ты иди.
– Мне нужен начальник аэродрома.
– Начальник ему нужен. Кто тебя сюда пропустил? Почему ты на машине Аланда?
– Я учусь у него, почему пропустили – не знаю, меня никто не останавливал.
– Генерал где?
– Какой генерал?
– Аланд, о нем говорим. Он тебе задаст, если ты его машину без спросу взял, он таких шуток не любит, – стращал Коха лётчик.
Это было странно – все, что он говорил. Почему Аланд генерал? Откуда этот человек знает Аланда? Почему машину Аланда пропустили без вопросов на закрытую территорию?