Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии
Шрифт:
Моторы самолета Плотникова уже работали. Ветер от винтов гнал по фюзеляжу тонкие струйки воды.
Плотников прижал рукой ларингофоны и спросил:
— Ну, бойцы, все в порядке?
— В порядке, — тенорком ответил Курочкин и покашлял.
— Пялицыну не жестко?
— Спрашивают, — закричал Курочкин Пялицыну, стараясь перекричать шум моторов, — вам не жестко?
Пялицын замотал головой.
— Нормально, товарищ гвардии майор.
— Штурман, порядок? — опять спросил Плотников.
—
Большой и толстый, он, как всегда, долго усаживался и располагался со своим хозяйством. Через стеклянную кабину штурмана было видно, как покатил самолет по рулежной дорожке. Стартер махнул флажком. Ударили винты. Машина Фоменко качнулась и, набирая скорость, побежала по летной полосе.
Плотников вырулил на полосу, проверил взглядом удаляющуюся машину командира и запросил КП.
— Клумба, я Мак-6. На борту все в порядке, разрешите взлет.
Плотников резко засвистел «Синий платочек», медленно отжал газ. Самолет, ускоряя бег, помчался навстречу сопкам, небу.
Под отвесными серыми скалами катились холодные волны Баренцева моря.
Шура Веселаго вынесла корзину с ребенком в коридор на сундук у телефона, покрыла его поверх старой курткой Веселаго, вернулась в комнату и дернула дверь на балкон.
Дверь была заклеена на зиму бумагой, но Шура приспособилась ее открывать. Сразу ветер забегал по комнате, полистал книгу на тумбочке, сорвал узорчатую накидку со швейной машины.
Внизу из парикмахерской вышла Киля, уборщица со шваброй, за ней, в бигудях, Настя Плотникова.
Все вокруг дрожало от рева моторов.
Шура рукой показала Насте, что это не их. Настя, видимо, не поняла.
— Нет, — решительно закричала она Насте, — нет, сегодня без них обойдется.
Самолеты показались из-за соседнего дома. Строй-клин был ясно виден. Впереди шел Ил-4 с блестящими торпедами под брюхом.
Мощно и грозно выли моторы.
— Не обошлось! — вздохнула Шура.
— Какая их машина? — закричала снизу Настя.
— Откуда я знаю, я ничего не знаю!
Гул самолетов растворился в небе. Вернулись исчезнувшие звуки: загудел на заливе рейсовый, заиграло радио. Шура закрыла дверь. Тупо болел живот. Он всегда начинал болеть, когда она боялась.
Она вышла на кухню и стала наливать воду из чайника в грелку.
«Московское время — семь часов утра. По заявке офицера энской авиачасти Сухиничева передаем „Рассвет над Москвой-рекой“ Мусоргского», — сказал диктор Дома флота.
Одно из зенитных орудий стояло между почтой и парикмахерской. Пушка со всех сторон была обложена мешками
У орудия выстроился зенитный расчет. Шли занятия. Зенитчики по команде то надевали противогазы, то снимали.
К почте подъехала полуторка. Из кузова стали сбрасывать мешки с почтой. Открылась дверь кабины, и на снег спрыгнул гвардии старший лейтенант Белобров. Он потер перчаткой лицо и огляделся. С кузова ему подали чемодан и мешок.
Через окно парикмахерской была видна Настя Плотникова. Она смотрела на улицу и раскручивала на голове бигуди.
Ее лицо вдруг оживилось, заулыбалось. Дверь парикмахерской резко открылась, и Настя выскочила на улицу.
— Белобровик вернулся! — сказала она.
Еще издали Белобров увидел Настю и, улыбаясь, шел к ней.
— Белобровик вернулся! — повторила Настя и обняла его за шею. Белобров разжал пальцы: мешок и чемодан упали у ног. Он обнял Настю, приподнял ее и почти внес в парикмахерскую.
— Киля! Саша Белобров вернулся, — крикнула Настя.
Из-за занавески выглянула уборщица Киля и закивала головой.
— Какое у тебя лицо, Саша?! — огорчилась Настя.
— Это у меня нерв, вот здесь задело, — объяснил Белобров, — то отпустит, то опять зажмет… У меня название на бумажке написано.
— Главное, жив!.. Слава тебе, господи! — сказала Киля.
— В госпитале обещали, что со временем это может пройти. Зато все остальное в порядке, — улыбнулся Белобров, — летать могу. Это главное!
— А наши только-только полетели, — сказала Настя, — мы с Шурой Веселаго думали, что сегодня без них обойдется… Не обошлось!
Черные динамики потрескивали, похрипывали, казалось, в них кто-то шепчется.
— Зина! — крикнул командующий. — Чай погорячее не бывает, что ли?
— Бывает! — послышался женский голос, и из-за перегородки вышла Зина.
— Бреемся, набриваемся, — вдруг раздражился генерал, — все бреемся… Брито-стрижено, да еще надушено, — и втянул ноздрями воздух. — До чего ж я не люблю, когда командиры духами душатся.
— Это не командиры, — сказал начштаба Зубов. — Это Зина.
Зина поджала тонкие губы и, гремя чайником, ушла за перегородку.
Генерал и Зубов переглянулись.
— Знобит меня, не пойму отчего, — сказал командующий, — водки бы выпить, что ли…
Он зашел за перегородку, налил себе рюмку водки, насыпал перца, понюхал, но пить не стал.
— Есть радиоперехват, — доложил оперативный, — у немцев тревога по всему побережью, — он подал генералу радиограмму.
— Вижу оркестр! Клумба, Клумба, я Ландыш! Вижу оркестр. Вся музыка на месте! Как поняли меня, Клумба?