Что стоишь, качаясь…
Шрифт:
По мере того, как старик углублялся в чтение, менялся его облик. Казалось, с каждой прочитанной строчкой плечи Николая Ефимовича опускались ниже. Особенно «дожал» последний абзац: в нем говорилось, что он, Берестов, согласен на операцию… за свой счет!
Недавно он написал
– Ничего подписывать не буду! – взяв себя в руки, сказал спокойно и уверенно Берестов. – Это, во-первых. А во-вторых, хотелось бы узнать, почему я должен платить из своего кармана? Конституция гарантирует бесплатную медицинскую помощь! И, в-третьих, скажите, откуда у бывшего рабочего, а ныне пенсионера такие деньги – две тысячи рублей?
Хирург лишь повел плечами:
– Это не моя прихоть, Николай Ефимович. Таково указание главврача Статенина…
– Мне, какая разница, чье это указание? У меня имеется страховой медицинский полис, значит, на лечение должны быть перечислены средства из его фонда. Требовать деньги за операцию – не что иное, как форменное безобразие и беззаконие. Мало того, что я платил из своего кармана за таблетки, так еще и должен платить за операцию!
Чудак – человек! Пока он говорил, Рыжов смотрел на него так, как будто перед ним стоял не язвенник, а сумасшедший. Терпеливо дослушав пациента, процедил сквозь зубы:
– Дорогой, посмотри вокруг! Сейчас не те времена, – хирург перешел на «ты».
– А чего мне глазами крутить? И без того вижу и знаю, какие сейчас времена! – со злостью выпалил
– Значит, подписывать не будешь? – еще раз уточнил хирург.
– Нет! – твердо ответил старик. Он до сих пор не вернул листок, и сейчас, опомнившись, подал его врачу. – Заберите. Хорошо, что еще не предложили расписаться во время операции…
Открылась дверь, на пороге показалась медсестра, она тащила за собой каталку, на которой должны были везти больного в операционную. Рыжов грубо остановил ее:
– Уходите!
Медсестра недоуменно пожала плечами и, пятясь, прикрыла за собой дверь.
– И ты собирай вещички, – бросил он Берестову. Нетипичная для пациента уверенность и упорство – обычно они особо не возмущались, когда речь заходила об их жизни и здоровье – вывели его из себя. – Просто так тебя здесь никто держать не будет!
– Что?
– А то, что в палате тебе больше делать нечего: операция отменяется.
Николая Ефимович бросило в жар, он почувствовал, что лицо его покрывается румянцем. На своем веку повидал он годы и страшнее нынешних лет. Сколько времени прошло, а в памяти до сих пор стоит военное детство, когда от зари до зари приходилось помогать матери на ферме; голод и холод долгими зимними ночами, болезни, унесшие сестренок и братьев. Первые секунды он не проронил ни слова, затем с болью в голосе произнес:
– Говоришь, значит, времена другие… Времена, конечно, другие… Но люди-то остались прежними. Человек – всегда человек. А вот сволочь… Сволочь не спрячется даже под медицинским колпаком.
Конец ознакомительного фрагмента.