Что такое политическая философия
Шрифт:
Значит, со знанием все в порядке, оно абсолютно и герметично (только «они» знают, только фюрер знает, только Государственный департамент - это логово шарлатанов в смысле теоретических идей, которые они излагали, так ведь нет власти без логова шарлатанов). Но мы возвращаемся сейчас к мышлению. Постарайтесь понять это чисто феноменологическое определение: абсолютная политическая власть сводится к абсолютной тождественности мышления - не знания, мышления - объекта политической власти (то есть народа) и субъекта. Если бы мышление подданных советской власти в 30-е годы не было абсолютно тождественным - я повторю, не знание, не путайте, ради бога, и не философская рефлексия, она там и не ночевала, а мышление - мышление верха и низа не было абсолютно тождественным, в терминах положительных или отрицательных, в терминах любви или ненависти (не важно), то не было бы ни коллективизации, ни процессов 30-х годов, ни последующих чисток. Потому что люди, сидевшие в зале процессов, мыслили так же, как те, которые их пытали в застенках, а потом приказывали их расстреливать. Без этого абсолютная политическая власть немыслима - тождество мышления.
Даже употребляя такие гнусные термины, как «задача», я исхожу из некоторой чисто
Что здесь очень важно, говоря об абсолютной политической власти: абсолютная политическая власть не только разделяет и унифицирует политическую рефлексию, но в отличие от других форм власти, абсолютная политическая власть может оставаться абсолютной, только постоянно трансформируя ту политическую рефлексию, которая у нее и у народа как бы одинакова - поэтому она и абсолютная. Любое застревание на данной фазе политической рефлексии является угрозой абсолютной политической власти. Почему угрозой? Потому что вырабатываются критерии, и если нормальный человек, такой как маляр, шофер, учитель средней школы или командир корпуса, вдруг говорит: «А что это у них вдруг не так стало думаться? Ведь еще позавчера договорились, что народ и партия - едины. А сегодня вдруг в газете какая-то странная статья». Вы понимаете? Ведь каждый феномен сознания, каждый феномен человеческого мышлении без этого непонимаем, он двусмыслен - он хорош и плох, он ложь и правда. И в этом смысле абсолютная политическая власть как один субъект, если власть единоличная, или как 13,15 субъектов должна всегда трансформировать политическую рефлексию.
Хочу вам дать почти идеальный пример (снова повторю, не путайте политическую власть с государством - иначе ничего не будет понято. Я говорю только про политическую власть). Великий учитель всех времен и народов - Мао Цзэдун - человек настолько ошеломительно, всеподавляюще серьезный, что его и шарлатаном не назовешь. Вообще единоличный субъект абсолютной политической власти, за редкими исключениями, шарлатаном быть не может. Что же он делает? Мао Цзэдун менял принципы и каноны политической власти шесть раз - если считать его абсолютную политическую власть условно с 1944 года до его смерти (за этот же период Жан Поль Сартр менял свои принципы - заметьте, до конца оставаясь принципиальным, - только четыре раза). Менял коренные, фундаментальные установки! Так ведь и люди реальной политической рефлексии - шоферы, строители, кочегары и командиры корпусов - они должны были ее менять немедленно. Мы все настолько зациклены на Сталине, что забываем, что по изощренности, по насквозь, детальной продуманности Мао Цзэдун Иосифа Виссарионовича иногда оставлял позади, и сильно позади. Мао в своей речи говорит: «Мы тут собрались» - сталинская формулировка, что на самом деле означало «я собрал», «я собрался». «Мы тут собрались и решили внести некоторые изменения в нашу программу». И оказывается, что это - необходимость трансформации. Одним из главных элементов трансформации в политической рефлексии, которую производит абсолютная власть, является «об этом забудьте».
– Так как же, великий вождь? Да ты 16 января только, пять недель назад, говорил: «Это самое главное».
– А нет, «об этом забудьте».
То есть происходит интереснейшая вещь, свойственная любой абсолютной политической власти, - самофальсификация, неразрывно связанная с фальсификацией истории. Мы говорим, что сталинизм фальсифицировал историю. Но это частный случай, главное, что он постоянно фальсифицировал сам себя. А что такое история? Вчерашний день - это история? Или 28-й год, начало сталинского тоталитаризма - это история? Или Ключевский - это история? Или Карамзин? Оказывается, что речь идет не просто об истории. На каждом шагу изменений в политической рефлексии абсолютная власть нейтрализует историческую память. Тут мы встречаемся с так называемыми перекосами - очень люблю эту терминологию 20- х годов. Пожалуй, одним из самых больших перекосов был историк Покровский. Прочтя его, покойный Иосиф Виссарионович сказал: «Ну, это уже слишком!». Между прочим, что самое интересное, когда Сталин во время войны в 40-е годы начинает реконструировать историю, буквально на каждом шагу следуя Покровскому, он говорит: «Некоторые фальсификаторы истории, такие как Покровский». Вы помните, Гефтер говорит об «переинтерпретациях»: происходит санация постоянных трансформаций исторической памяти, которая превращается в беспамятство, то есть вы уже разобраться решительно ни в чем не можете, вам становится чрезвычайно трудно следить за этим. А, между прочим, вас никто и не просит за этим следить, это не ваше дело, вы делаете свою работу - и скорее забываете. Это принципиальное отрицание памяти.
Три фразы из личных воспоминаний. Был в Москве замечательный мыслитель, фамилию и имя которого давно забыли, Андрей Дмитриев, который забыт моментально, как вообще в России интересных людей забывают. Он сказал: «А ведь ты знаешь, ведь когда они (опять «они», они - это не мы, а власть) говорят, что история убыстрила свой ход, это, конечно, чушь, но это имеет и некоторую феноменологическую основу» (Андрей был великим знатоком Гуссерля). Это значит, что не может абсолютная власть существовать без быстрой смены поколений. «Скорее», одно прошло - «скорее»! Половина убита в 30-х, половина на войне - скорее, скорее. В этом не только живодерство (дамы и господа, «живодерство» - это не термин политической философии), в этом сознательное стремление каждый раз иметь дело с новыми людьми. Но вы понимаете, человек - это существо невероятно двусмысленное, а человеческое мышление - это самое двусмысленное в человеке. А историческое мышление - это самое двусмысленное в мышлении. И потому на некоторых витках, в некоторых фазах развития абсолютной политической власти оно становится невыгодным, возникает необходимость внести «новую ясность».
Первый сигнал к остановке в отношении к истории был дан уже в 1942 году, во время войны. Была русская история, и была славная военная русская история. Значит, «давайте остановимся»? И мы не просто побеждали, а есть традиция победы, которая идет еще от Ермака и от основателя русской крепостной артиллерии Малюты Скуратова - он первый организовал крепостную артиллерию при Иване. «Нет, неправильно, надо различать!» - и появилась новая концепция исторических предшественников. «Надо помнить!» - кого: Петра Первого и Ивана Грозного. И туг, конечно, немедленно к услугам один из несчастных кретинов русской и мировой кинематографии - Сергей Эйзенштейн, который думал, что это он выдумал оригинальную концепцию фильма «Иван Грозный». Вы знаете, когда я ругаюсь, я имею в виду только одно: какие талантливые были люди, но не думали - думать тяжело.
Я помню, как я смотрел фильм «Иван Грозный» с одним режиссером, и вдруг он изумленно мне сказал: «Послушай, что они все с ума сходят, это просто плохая кинематография». Да разве вас не убил бы любой русский интеллигент, если бы при нем сказали, что Эйзенштейн - это плохая кинематография? А вообще кинематография-то на самом деле средняя - слегка экспериментаторская, но средняя, слабый рефлекс авангардизма «Броненосца». Но важно то, что он попал в самый фокус трансформации, предложенной абсолютной политической властью.
Мы имеем дело с еще одной интереснейшей чертой. Кроме истории, которая трансформируется вместе с мыслящей о ней политической рефлексией, рефлексии необходимо постоянное воспроизведение сегодняшнего синхронного для политической рефлексии мифа о себе. Ни одна абсолютная политическая власть без мифа жить не может. И вовсе не для того, чтобы так думали другие, народ (в их политической рефлексии). Это непростительное упрощение. Властители сами не могут без мифа о себе. Отсюда - трудность демистификации абсолютной политической власти. Вам надо сначала демистифицировать принципы и категории политической рефлексии абсолютной политической власти, сказав, что это миф. Но, с другой стороны, дамы и господа, а почему мы только в каком-то негативном смысле употребляем слово «миф»? Для меня «миф» - это одна из исторических форм человеческого мышления. Это не хорошо и не плохо, это не ложь и не правда - это миф. Поэтому критиковать любую политическую концепцию как мифологическую - это еще не критика. Не говоря уже о том, что ты сам о ней знаешь только из мифа о ней, то есть сам становишься мифологичным. Вот это очень интересный момент. И я думаю, что этот момент у Сталина был, но с ним соперничал Мао, который неустанно создавал цикл легенд о себе и включал эти легенды в политическую рефлексию своих сограждан.
А что такое миф? Здесь мы имеем дело с абсолютистскими формами исторической мифологии, вырабатываемой и используемой абсолютной политической властью. Они как бы распадаются на две группы. А именно: первая группа исторических мифов, в основе которых лежит идея: «Так было всегда, а я выразитель этого сегодня». И вторая группа: «Так не было никогда, а я придумал это сегодня, и все начинается с меня». И это не просто два метода лжи и жульничества никогда 'так не говорите, это бездумье, - это два метода построения мифа: или я воплощаю в себе историю, которая имеет начало, или история с меня и начинается, я являюсь изначальной мифологической фигурой. Но помните, дамы и господа, что то, что мы называем мифом, не имеет начала, никогда не возникает. Мы всегда уже застаем миф готовым. Первая критика мифа, строго говоря, начинается с Платона, когда он говорит: «Вечность - это миф». Что Платон считал мифом? То, что имеет отношение к жизни богов, а не нас. У него, кстати, несколько совершенно гениальных объяснений и в «Симпозиуме», и в «Пире», и в «Государстве» - миф не возникает, мы его не делаем, мы его не творим, он есть. Теперь слушайте, тут трудно. Что значит «он есть», что такое «он»? Например, идея справедливости - это миф. Сам феномен мифа распространяется на то, что уже втянуто в сферу мышления, подлежащую мифологизации. Кстати, мифологизация играет здесь интереснейшую роль. Что мы наблюдаем сейчас? Оставим в стороне политику. Посмотрите, достаточно какому-нибудь яркому научному открытию просуществовать пару лет, как из него вырастает миф, а миф не возникает, он всегда есть, он только ждет новой добычи. Ага, открытие гена? Ген как вечное вещество - новый миф. Дальше. Едва появились новые сообщения об изменении теории Эйнштейна и об открытии скоростей, превышающих скорость света, как немедленно это входит в облако мифа. А у мифа есть один оператор - «значит». Генное вещество вечно - значит, этот генотип через фенотип я несу в себе, это уже связано с какой-то первичной обусловленностью. Я недавно читал отчет об одной генетической конференции - категоричности оценки универсального определяющего значения генома могла бы сильно позавидовать древнеиндийская теория кармы и переселения душ. Я, с нашего любезного разрешения, философ и не говорю, что «о генах - это правильно, а о карме - неправильно». Я говорю просто - чтобы что-то знать, это сначала необходимо демифологизировать, то есть проанализировать как мысль или идею в ее действительности или возможности стать мифом. Когда я о чем-то говорю «да это - миф» - это и есть начало демифологизации, а не отрицание того, что названо мифом.
Ни одна абсолютная политическая власть не терпит демифологизации. А демифологизация производится спонтанно, как и мифологизация. Да, вы можете сказать: «Вы говорите о каких-то категориях мышления, политической рефлексии, но есть же живая политическая действительность, в которой вы живете». А ведь это - чистая демагогия. Любое слово в этой фразе уже принадлежит к вашей мифологизированной политической рефлексии. II и этом действительно трудность и сложность занятия политической философией. Смотрите, вся политика XX века пронизана четырьмя идеями: идеей абсолютной политической власти (любая характеристика любой политической власти дается только с точки зрения абсолютной), идеей абсолютной революции, идеей абсолютной войны и идеей абсолютного государства, о которой мы будем говорить на следующей лекции. Но это не значит, что эти четыре господствующие в любой политической рефлексии идеи так и сидят и регулируют каждое конкретное политическое действие - если бы это было так, то мы бы имели дело с объектом исследования, по простоте равным каким-нибудь червям или морским звездам. Но ведь на деле это не так. Оказывается, что наличие общей политической рефлексии ни в коей мере не может детерминировать конкретное политическое действие. Почему? Потому что в действительности мы имеем дело с бесконечной вариативностью политических ситуаций.