Что такое политическая философия
Шрифт:
Ленин употреблял Маркса, вклеивая в свои работы целые страницы: «При коммунизме унитазы будем делать из золота». Но почему - Ленин?
Кто субъект абсолютной революции? Субъект - это очень важно, это почти мифология - обязательно поименован. Это Марат, Робеспьер и Дантон, это Ленин, Мартов, Троцкий, Свердлов. Какое счастье, что они были смертны и умирали, когда их убивали или от чахотки, как Свердлов. Я когда-то делая списки из газет и плакатов, меня интересовало число этих субъектов. Число субъектов Великой французской революции варьировалось где-то между четырьмя и шестью, но очень быстро редуцировалось. Субъект определенен, один ли это субъект или их шесть. Но интересна тенденция численной определенности субъекта к еще большей определенности. Нет другого политического феномена со столь сильной тенденцией к редукции субъекта к одному человеку, как в абсолютной революции. И посмотрите, если такой редукции еще не случилось, то проходит какое-то очень короткое время, и она начинает работать. Ведь во время якобинской диктатуры сначала все таки был минимум «коллегиальности»: Робеспьер, Дантон, Марат. Потом, слава богу, когда Робеспьер разделался с жирондистами, они убили Марата, главного его соратника (о чем, конечно, и мечтать не мог Робеспьер, ненавидевший и презиравший Марата). А уж потом удалось убрать Дантона как тайного консерватора и английского агента. Он был гильотинирован. С кем оставалось разделываться? Всё, Дантон был убит, Марат тоже, с жирондистами разделались, осталось разделаться (я с
Другой пример - поначалу еще не абсолютная революция, а нормальная, которую произвел Гай Юлий Цезарь. Он ведь с самого начала искренне (клянусь, я читал; очень много об этом не наши историки, а римские писали) ратовал за коллегиальность в управлении и был в триумвирате. Но потом стали случаться неприятности. Потом краткая гражданская война, приходится убить Помпея. На полтора года - а больше и не надо - Цезарь стал диктатором Рима. А потом его убили Брут и Кассий, заметьте, его же аристократические родичи (если не говорить о гипотезе, что Брут был его незаконным сыном). За что они его убили? Они были принципиальными консерваторами-республиканцами. Вот они его убили идейно. Так же идейно, как эсерка Каплан стреляла в Ленина (эсеры ведь тоже - «консерваторы» революции), Октавиан Август разделался со всем окружением Цезаря, наведя Марка Антония на Брута и Кассия. Один наткнулся на свой собственный меч, другому отрезали голову, выкололи глаза, и бог знает что. В итоге великий завершитель римской революции Октавиан Август остается один. Фактически, конечно, со своей женой, которая играла огромную роль, страшную, в управлении страной, то есть Римом. И все: идет развитие империи и страшные полвека, фактически 37-й год, растянувшийся на 45 лет. Жуткое было время.
Еще одна черта абсолютной революции - любой, где бы она ни случилась, - абсолютная революция должна оставаться принципиально незавершенной. Это ведь безумно интересно. Конечная цель абсолютной революции, где бы она ни случилась, непонятна: то ли счастье всего человечества, то ли власть во всем мире, то ли новый рай, то ли снискание Духа Святого. Но это момент, который предельно ясен как в германской, жалкой, конечно, идеологии гитлеровского прихода к власти, так и в гораздо менее жалкой ленинской предреволюционной идеологии. Что являлось конечной целью русской революции 1917 года, вы можете сейчас вспомнить? Революция во всем мире, которая потом была запрещена Сталиным и превратилась почти в господство во всем мире. Но это детали. Интересно сейчас только одно: принципиально цель любой абсолютной революции не может быть четко сформулирована - по самому определению абсолютной революции. Пол Пот когда-то выпустил замечательную брошюру, где он писал: «Отныне красный кхмер будет подыматься с земли на небо и господствовать над землей и небом». Безумно точно, да? Правда, мои коллеги мне возражали, в том числе один почитатель Пол Пота, которого потом там же случайно застрелили во время его научной командировки, что Пол Пот валял дурака. Не верю, не валял он дурака.
Помните, я вам говорил, что в документах любой абсолютной революции - Октябрьской, полпотовской, эфиопской, северокорейской - один и тот же очень забавный феномен: отсутствие стратегии. Мы живем сегодняшним днем, надо сейчас все сделать. Например, коллективизация планировалась - ведь сейчас в это практически невозможно поверить - со дня на день, а иногда с часа на час. Что остается? Тактика. И явное превалирование революционной тактики над стратегией. Вообще многие революции были лишены стратегии. Это впервые очень остро отрефлексировал - я не боюсь, говоря об этом человеке, сказать, что у него голова работала очень неплохо, - Владимир Ильич Ленин, когда наступил крайне неприятный и холодный 1918 год и революция оказалась в опасности. На самом-то деле что оказалось в опасности? Молодое, только что вылупившееся из яйца и еще не оформившееся тоталитарное государство в его еще первой, личиночной форме Советов. И в начале 1918-го Ленин запаниковал. Вы знаете, что было в Петрограде? Вы знаете, какую тюрьму Петросовет сделал главной тюрьмой? Петропавловскую крепость, переселив туда часть народа из классических «Крестов». И вы можете себе представить, паника была такой, что сбежала охрана! Матросики сбежали и красногвардейцы, потому что они боялись, что сейчас грянет Юденич и их всех убьют в одну секунду. Ну перетрусили ребята. Но ведь и сам Владимир Ильич испугался безумно, он решил, что это конец молодого государства - заметьте, он не сказал «конец революции». Революция была уже сделана, она уже была позади. Не «военный переворот» продвинутых московских интеллектуалов, а настоящая, уникальная в истории, вторая после французской абсолютная революция. Кто вам скажет, что это был военный переворот, возьмите близлежащий тяжелый предмет и по башке его: молчи, мол, дурак. Теперь стала несущной проблемой стратегия. Точнее, ее отсутствие, которое снова и снова наблюдается в наиболее важных политических ситуациях начала XXI века. Неотрефлексированная стратегия - это не стратегия.
Но все-таки перейдем к самой серьезной, целевой черте абсолютной революции. Революция как направленная по определению и по преимуществу не столько на уничтожение государства, сколько на народ, который должен это сделать, а потом оказаться в пространстве нового, уже тоталитарного государства, революция объективно преследовала важнейшую и безумно трудновыполнимую цель. Об этой цели написаны тома. И это не только докторские и кандидатские диссертации. Это письма большевиков, письма первых деятелей советской власти, письма десятков, сотен людей, которые оказались причастны к власти. Заметьте, за одним исключением - один человек таких писем не писал. Кто? Сталин. Основной внутренней целью революции была не отмена прежнего государственного строя, а радикальная трансформация мышления людей. Я же вам говорил, объект - самое главное для революции. Народ, а не царская семья, не Зимний дворец и вся эта мифология. Народ. Главной и основной целью была отмена - заметьте, дамы и господа!
– не трансформация, а отмена всего прежнего образа жизни. Образ жизни - это образ жизни народа. Один человек, который идиотски желал революции и восторженно ее приветствовал (вы помните этого человека?
– Блок), в известной статье в отчаянии писал: «Мы переживаем самую страшную потерю - образа жизни, реального быта». Запаниковал старик. Сначала приветствовал революцию, а потом увидел, что что-то не так. Запаниковал и Алексей Максимович. Но пришел в себя и в 1932 году написал замечательное письмо, я процитирую начало: «Наш самый страшный враг - не капиталистическое окружение, не остатки белогвардейцев, не шпионы и диверсанты. Наш самый страшный враг - образ жизни этих людей, который должен быть выкорчеван до основания. А если они не захотят, то они будут полностью исключены» - он буквально так подчеркнул - «полностью исключены из нашей новой жизни». Надо вам сказать, есть такие строки у великого гуманиста, на которые бы Геббельс никогда не решился! И он не был циником, он в том, что говорил, был убежден. Правда, года через два он изменил свою точку зрения, решив, что со шпионами и диверсантами тоже надо бороться путем тотального уничтожения. Но главное - это растоптать быт, который он ненавидел. То есть его ненависть, я хочу взять в кавычки, «к простому реальному русскому человеку, к Ваньке» (он так и говорил - «Ванька») не знала равных. Да Сулла по сравнению с ним был великим гуманистом. То есть это замечательный и очень типичный для русской абсолютной революции рефлекс - полный негативизм и нигилизм по отношению к русскому быту сначала, а потом к любому быту, к любому образу жизни. Не правда ли, это очень интересно? И не есть ли это «негативный предел» политической рефлексии?
Абсолютных революций в истории было не так мало - для людей тех стран, где они происходили, их было более чем достаточно. Их было, скажем, одиннадцать. Все остальные были революциями не на пределе политических рефлексий.
Можно подумать, что эта борьба с образом жизни и с его носителем, объектом - народом, населением, была единственной стороной революций, в отношении которой появлялись стратегические моменты.
И, наконец, последняя черта абсолютной революции. Ее демонстративный - не только не скрываемый, а подчеркиваемый - максимализм. То есть «все или ничего». В этом смысле Гитлер пытался ввести этот принцип только в вопросе о евреях. Гитлер, скажем, говорил, что надо уничтожить всех евреев, в скобках - цыган тоже обязательно. Ну, в конце концов, это максимализм в известных рамках. Но Горький говорил: «Все, кто будут цепляться за старое, будут устранены» - это пример революционного максимализма, от которого Горький стал постепенно вылечиваться только тогда, когда его уже собирались отравить (или это легенда - не настаиваю, не важно). Когда было, помните, «шахтинское дело», дело буржуазных специалистов? Читаем письмо Горького к тогдашнему «советскому Сен-Жюсту»: «Дорогой Генрих (Ягода.
– Прим. ред.)» - это народному комиссару внутренних дел, который, по- видимому, отравил своего предшественника Менжинского, - «я с негодованием прочел о решении Верховного суда по «шахтинскому делу». Только четверо расстреляны - это же безобразие, расстрелять надо было всех». Можете себе представить: писатель-гуманист?
Но он не дожил до того времени, когда Ягода был пытан и расстрелян в свою очередь людьми Ежова. И уж, конечно, до того года, когда Ежов был страшно пытан и расстрелян людьми Лаврентия Павловича. Но надо сказать, все это уже к революции, даже к абсолютной, имело очень далекое отношение.
Вы знаете, до чего дошел этот максимализм? В одном письме Робеспьера к девушке, которую он всю жизнь платонически обожал (Робеспьер был врагом физической любви, убежденным причем; он был вполне здоровым человеком, но убежденным противником всего этого, согласитесь, дамы и господа, гадкого и противного), он ей писал: «Мой ангел, когда все это будет уничтожено и станет вчерашним днем, я с тобой навсегда соединюсь». Ведь это же замечательно, плакать хочется от восторга! Это был человек, который плавал в крови. Причем замечательно, что этот максимализм носит не мифологический, а абсолютно интеллектуально проработанный и иногда даже технически разработанный характер. Это не какой-то максимализм древнегреческого мифа, где Кронос пожирает своих детей и где одни небожители устраивают каннибалическую пирушку, пожирая других. Нет, это сознательный и очень четко отрефлексированный максимализм по формуле «или - или, если нет - то», «если так - то, если не так - это». И этот максимализм воспроизводится идеально - так же как и негативизм и нигилизм - в отношении любого быта, любого образа жизни, четко воспроизводится на каждом шагу всех одиннадцати случившихся в истории абсолютных революций.
Можно их назвать. При всех оговорках, первая абсолютная революция (я включу сюда и неудавшиеся - это очень важно, ряд из них не удался) - это, конечно, Октавиан Август. Эта революция шла до окончания клана и рода Юлиев - Клавдиев - Друзов и завершилась идеально - на Нероне. Это была первая революционная фаза и установление квазитоталитарных режимов. Они были настоящими по основным признакам, во всяком случае - по признаку всепроникаемости государственной системы. Второй случай - только одна фаза революции (не абсолютной) Оливера Кромвеля. Потом он стал крутить назад, но и эта фаза, вы знаете, в кратчайший срок привела к разгрому и могла закончиться уникальным в истории почти полным уничтожением народа Ирландии (знаменитая экспедиция в Ирландию) . Но это частично - советую это не брать. Третья - Великая французская революция. Четвертая - Октябрьская революция. Я не буду говорить о провалившихся попытках. Гитлеровский приход не был абсолютным. Пятая, после большого промежутка, фактически она победила реально только в 1949-м - китайская революция Мао Цзэдуна. Шестая - северокорейская революция. Вьетнам не сделал абсолютной революции, оплошали вьетнамские коммунисты. Седьмая - «Красные кхмеры». Восьмая - Эфиопии. Девятая - попытка (попытка была неосторожной или таланта не хватило у аятоллы Хомейни) в Иране; все-таки ее стоит взять, два года он держал режим абсолютной революции, разрушив правовое государство, но не установив тоталитарное. Десятая - попытка на Кубе: Кастро сделал хорошую революцию, добрую революцию, но не смог ее перевести в абсолютную, она осталась на грани перехода в абсолютную. Но этого перехода не произошло, вы знаете, по какой причине - по внешней причине советско-американского конфликта при Хрущеве и Кеннеди в дни кубинского кризиса. Дальше.
РЕПЛИКА: В Сантьяго?
О нет! Игрушки! Между прочим, если бы с самого начала с помощью формировавшейся в Сантьяго-де-Чили кубинской гвардии Альенде получил неограниченную власть, они бы немедленно ее сделали. Но этот идиот провалил все славное революционное дело, поссорившись с профсоюзами, а в Чили нельзя с профсоюзами ссориться, у них очень большая власть. Нет. Пиночет - это жалкий абсолютист.
Дамы и господа! Завершая эту маленькую лекцию о революции, я хочу заметить, что абсолютная революция - это очень трудное для понимания понятие и категория политической философии, в которой она фигурирует как центр и фокус наблюдаемой политической рефлексии. Почему? Я думаю, что самым важным здесь является то, что как элемент политической рефлексии революция наблюдается в порядке трансформации последней. Ведь революция - это трансформативный процесс. Отметим крайне сложное отношение этого феномена ко времени (переходя от одной революции к другой и говоря об абсолютной революции, мы очень часто переходим от одного времени к другому - то ли речь идет об одном годе, то ли речь идет об одном веке, то ли речь идет иногда об одном часе), его темпоральная зыбкость чрезвычайно трудна для нашего понимания, потому что нам надо пристроиться и подстроиться в нашем мышлении к темпу этого феномена и хоть сколько-нибудь редуцировать для нашего понимания его разнообразие. И, конечно, особенно трудно нам осознавать революцию сейчас, когда фактически политическая рефлексия является одновременно рефлексией над многими не имеющими никакого отношения к политике вещами. Я думаю, что Маркс не смог бы сейчас написать одну из самых лучших своих работ (кроме первого тома «Капитала», почти гениального) - «Введение к критике политической экономии». Ему пришлось бы где-то приспособиться к зыбкости и универсальности не в положительном смысле, а в чисто описательном, нашей политической рефлексии.
ВОПРОС: Почему вы ни разу не употребили термин «элита» и ни разу не сказали о революции как о смене элиты?
Я не счел нужным говорить об этом, потому что для меня смена элиты - это важный, но, говоря контекстуально о конкретных революциях, все ж таки никак не первый признак абсолютной революции. Не только смена элит, но и отмена данной элиты. Помните, я говорил: от отмены русского образа жизни к отмене образа жизни вообще. Также и в Риме мы видим, как сначала Тиберий стал очень прилежно и аккуратно вырезать римскую элиту, но очень скоро, при Нероне, это уже вполне завершилось в твердом намерении исключить из общества феномен элиты вообще.