Чтение онлайн

на главную

Жанры

Что такое политическая философия
Шрифт:

И уже в книге «Государство и революция» у вас возникает впечатление: а где это все? Об обществе - какие-то косвенные отсылки, о социуме. Но Ленин - я говорю без улыбки - гениально понял, что Россия - это государство, и что революция будет в государстве, а не в обществе, и что революция произведет новый тип государства, а не общества, чего благонамеренные идиоты типа Мартова и даже Плеханова (это главный эрудит партии) понять не могли. Когда же речь шла о народе - это вспоминает один замечательный ленинский друг, - Ленин кривился: «Какой народ?». И вот о народах - последняя отсылка. Письмо Маркса, которое я, будучи студентом, хотел процитировать своему очень талантливому преподавателю на семинаре «Маркс как историк», но удержался, потому что мой друг - человек гораздо более умный, чем я (что нетрудно), - сказал: «Слушай, лучше не надо, ты ведь подведешь старика». Маркс о народах: «Дорогой друг! В конечном счете, евреи нынешней революции не нужны» - ошибся немножко - «в конечном счете они окажутся реакционной силой, которая всегда будет на стороне буржуазии. Евреям необходимо как можно скорее, немедленно» - кстати, «немедленно» - это не ленинский, это марксовский термин - «им надо как можно скорее ассимилировать ся». Грубо говоря, стать христианами, стать немцами. Стали - послушались

не Маркса, а ситуации, что не уберегло их от газовых печей. Дальше замечательно: «Что же говорить о каких-то славянах. Люди органически, все эти чехи, сербы, русские, поляки!» - восклицательный знак; там много восклицательных знаков, он вообще во многом предвосхищал Ленина с восклицательными знаками - «они же не способны на сознательную политическую работу и безнадежно ленивы». То есть, если вы внимательно почитаете, он говорит: есть один народ, универсально политически способный. Какой? Немцы. Это и есть прямая дорога к парадоксам тоталитаризма. Ну как же, что ж, значит, неравноправие наций? А Маркс изумленно пожимает плечами: «Коллеги, я когда- нибудь говорил о равноправии наций? Не говорил». Конечно, не говорил. Так что же тогда такое равенство? И тут он уже в своей великолепной статье - это я серьезно говорю - «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (одна из лучших, единственная реальная его историческая работа) говорит: «Равенство и равноправие - это только одна из фаз, абсолютно временные и временные понятия». И в скобках: «Французы сильно проигрывали свои революции тем, что это акцентировали».

Для меня правда - это то, как вы думаете. Мне важна ваша политическая рефлексия, а не то, правда ли то, о чем вы рефлектируете. Здесь уже я полагаюсь на вас.

И тут парадокс тоталитаризма не в том, что тоталитаризм врет. Забудьте вообще весь этот субъективистский бред! Все мы врем. Нет, дело в том, что тоталитаризм на каждом витке своего развития реализует какие-то символические возможности. Он как бы превращает символ в действительность сегодня, а завтра будет превращать действительность в символ. Это игра. Если вы меня спросите, спонтанная или отрефлексированная, я отвечу: «Когда тоталитаризм уже сложился, то всем казалось, от академика Юдина (это был предел идеологического идиотизма) до академика Александрова (это был предел идеологического жульничества), что все понимают всё». И это главный парадокс: на самом-то деле знает один. Или - никто не знает. Знает только один, а «смекают» или «соображают» (в 40-х годах появился этот замечательный термин) - все. Беда в том, что тоталитаризм, как мы говорили, сам себя корректирует. Но это не всегда возможно. Все-таки это же реальное общество и реальный мир; плохой, но реальный. И начинается серия ошибок, столь же по Гегелю необходимых и неизбежных, как серия достижений. И в особенности - вовремя не отрефлексированный дисбаланс между экстенсивностью и интенсивностью. Отношение к семье - это интенсивность. Пять или десять лет за якобы антисоветский анекдот - это интенсивность. А вот чтобы революция в Китае полностью победила до того, как американцы начнут серьезно укрепляться на Дальнем Востоке и в Японии, - это экстенсивность. Запрещение абортов - это интенсивность. А вот тайный договор, который, по-видимому, был, хоть и устный, о разделе сфер влияния с Мао, на котором Иосиф Виссарионович прогорел полностью, - это экстенсивность. Разрыв с Тито («<Тито тоже цепной пес американского империализма») - это не экстенсивность, потому что Сталин считал, что это здесь, у него происходит. И тут начинается то, что на вульгарном русском называется «накладки». По одной очень простой причине: тоталитаризм по исчерпании первого революционного импульса взрос в России на преобладании интенсивности. Экстенсивность может появиться как какая-то внешняя, иногда фоновая задача, но, конечно, по своей эпистемологической сущности тоталитаризм, как крайний случай абсолютного государства, интенсивен.

Тоталитарное государство по своей онтологической основе самореферентно. Оно имеет дело все время с самим собой. В то время как для Гитлера существовала категория, которая на самом деле для Сталина никогда не существовала (ни в 19-м, когда он торчал в Царицыне, потом в Астрахани, мешая руководству армии и произведя первые чистки среди военных), - это народ. Вам кажется - это слово, это демагогия, а вы посмотрите эти два фильма, они сейчас доступны, Лени Рифеншталь, где вы видите Гитлера, общающегося с народом. Сталин же это ненавидел, ему приходилось то с ткачихами говорить, то с поварихами, то с трактористами, но он это ненавидел, и откровенно писал и говорил об этом его личный секретарь Поскребышев.

Вы помните Маяковского: «И лысых рать Европой голыми башками будет управлять». Интуиция у этого поэта была замечательная - «лысых рать».

Все-таки давайте посмотрим, какой была центральная идея гитлеризма? «Один фюрер, одно государство». То есть он здесь был как бы тоталитаристом, но он им не был: «Одно государство и один народ». Конечно, без партии нельзя было сделать ни шагу, как и у Сталина. Но Сталин-то что сделал: он уничтожил партию, прекратил партократию полностью к середине 1937 года простейшим способом - убив партийцев. В этом смысле он был гением. Гитлеру бы это не пришло в голову - перевод вещей из общих в частные, и потому незначительные, занимал фюрера один день или одну минуту. Перевод вещей из частных в самые значительные и общие занимал у Сталина один день или одну минуту, хотя иногда надо было долго гото-виться, до месяца. Для полного выяснения вопроса с самим собой. Главное - оба говорили только то, что сами хотели. Значит, субъективно говорили правду.

Я же не буду вас подозревать во вранье, как я и Гитлера не хочу подозревать во вранье, и Сталина! Раз он говорил, значит, была такая фаза в его политической рефлексии, и не мое дело говорить, кто «объективно» говорит правду, а кто врет, поскольку объективность этой рефлексии мне недоступна.

Конечная цель по Троцкому - перманентная революция, непрекращающаяся революция, до конца истории. Конечная цель Ленина - революция в России. Как Гитлер формулировал свою конечную цель, вы помните? Конечная цель - мировое господство одной расы, о котором он, сказать честно, не имел ни малейшего представления, что это такое. Такой лозунг не может быть тоталитарным.

ВОПРОС: А может быть, вы тогда дадите определение абсолютистского государства?

Абсолютного. Я уже дал определение: абсолютное государство - это государство, идея которого абсолютно доминирует в вашем политическом мышлении. Им может быть тоталитарное государство, им может быть государство либерального режима, важно его доминирование. Тоталитаризм предполагает такую форму абсолютного государства, которое, уже существуя, вырабатывает какие-то свои особые дополнительные условия существования, условия, вытекающие не из генезиса данного абсолютного государства, а из «только сейчас» измененной политической рефлексии. Это и делает тоталитаризм как бы «перерывом истории».

В тридцатых годах XX века часто задавался вопрос: почему Гитлер так ненавидел поляков? Оказалось, что главным аргументом Гитлера было: потому что они издевались над немцами. Откуда он это вытащил - не имеет ни малейшего значения. Его диктаторская абсолютистская форма правления отсекала от себя 90 процентов фактов жизни политической. При сталинизме это невозможно: только заприходовали Чехословакию, тут же был готов сценарий, когда бедный Ян Масарик покончит самоубийством. Правда, он очень странно покончил самоубийством: выбросился из окна своего замка со связанными руками и с пулей в затылке, что, как говорили все врачи, чрезвычайно трудно сделать. Но не важно! Вы понимаете, такие бы штуки Гитлеру не пришли в голову! В этом смысле тоталитарное государство, оно par excellence политическое. В то время как абсолютное государство может в конечном счете быть чем угодно.

ВОПРОС: В чем ваша цель различения тоталитарного и абсолютного государства?

Здесь, безусловно, имеется одна цель. А именно: показать тоталитарное государство как радикальную трансформацию идеи абсолютного государства. Все- таки это идея, которая у нас в головах. Поэтому она, возможно, и осталась в головах до сегодняшнего дня. Ведь основня цель всякого тоталитаризма - это трансформация политической рефлексии. Она может обернуться мелкими флюктуациями, но в переходе к тоталитаризму речь идет о радикальной трансформации, которая почему- то - это я говорю исторически - либо должна произойти быстро, либо ее не будет вообще. Эта трансформация иногда подготавливается революцией. Но не всем абсолютным революциям удалось ее произвести. Скажем, это осталось мечтой для Максимилиана Робеспьера и Сен-Жюста. Я хочу вспомнить замечательный отрывок записанного разговора между Сен-Жюстом и зарезанным вскоре после этого разговора Жаном-Полем Маратом. Марат был врачом, ветеринаром - не надо унижать Марата, как это делают многие историки, - и он сказал: «Свободная парижанка будет зачинать, когда она хочет и от кого она хочет». Сен-Жюст на это сказал: «Дурак, но только когда мы захотим!». Это чисто тоталитарный ход политического мышления. Какого черта?! Уже голод, начинается интервенция, вандейцы истребляют гарнизоны, а о чем они в кабаке разговаривают? О том, как надо регулировать зачатие детей! Это есть типичный ход мышления, из которого вырастает тоталитарное государство. Оно - не парадокс - вырастает из нашего мышления, из нашей политической рефлексии, а не из политической рефлексии Антуана Сен-Жюста или Максимилиана Робеспьера. И вот тут нужна трансформация. Кто ее производит быстрее, кто медленнее, кто ошибается, кто терпит поражение. Я думаю, что чемпионами по скорости были бы якобинцы, но они, конечно, сваляли дурака, затянули дело - и поэтому-то и случился Термидор. А тот же Освальд Шпенглер, человек замечательного ума, анализируя германскую революцию и ругая последними словами немцев за то, что они не смогли сделать такую чудесную, веселую революцию в три часа, как русские в Петрограде (старику легко было получать удовольствие от чужой революции), говорил: «Ведь все должно быть уже готово к началу действия, чтобы оно получило желаемый результат».

И тут важный момент: установление тоталитарного режима, сам феномен тоталитаризма возможен только тогда, когда в мышлении доминирует абсолют государства, как в нашем (когда мы смотрим дрянное телевидение и говорим, что «это все государство делает» - при чем тут государство? Это просто вульгарное телевидение). Тоталитаризм есть радикальная трансформация политической рефлексии, но только рефлексии, уже сориентированной на абсолют государства. Поэтому в рефлексии, где нет идеи абсолютного государства, тоталитаризм не может случиться. Тоталитаризм - это историческое явление. А абсолютное государство, без которого мы вообще ничего не можем ругать или хвалить, - это идея исторически на самом деле очень поздняя. Более того, если оставить в стороне милые моему сердцу римские параллели, то по-настоящему абсолют государства доминирует в европейской политической рефлексии с конца XVI или с середины XVII века.

ВОПРОС: А в мышлении Маркса и Ленина государство доминировало?

В мышлении Маркса оно не могло не доминировать, он вырос из молодых гегельянцев, где вообще без слова «государство» вы не могли сделать и трех шагов.

РЕПЛИКА: Но Ленин говорил, что государство - это аппарат, некий механизм.

Он говорил не только это. Когда вы читаете записи его позднейших бесед и после покушения и так далее, читаете записи разговоров со Свердловым (это был человек предельно уродливого мышления и абсолютный тоталитарист) или даже читаете позднего Плеханова (до того, как он был проклят и запрещен), вы увидите, что Ленин был убежденным тоталитаристом. Да, в 10-х он еще не мог дать дескрипцию этой идеи, наоборот, он от нее уходил, но идея была. А «Апрельские тезисы»? Интереснейший документ, из которого с предельной ясностью следует, что - только «немедленный захват государственной власти и немедленный переход к конкретным формам государственного строительства». Это уже не абсолютное государство было, а идея государства переходного периода. Между периодом, когда государство существует и когда оно отомрет - государство переходного периода может быть только тоталитарным. Ленин это очень хорошо понимал. Но гораздо лучше его понимал - потому что был попроще Ленина и, между прочим, часто с ним говорил на эту тему - Алексей Максимович Пешков, Максим Горький, который был убежденнейшим тоталитаристом. Эта замечательная фраза: «Я еще в начале войны ощущал, что только одна государственная власть, единая и твердая, сможет убить (убить!) невежество и инерцию русского человека». Правда, вместе с самим русским человеком, но это другое дело. Вы знаете, Ленин целиком разделял эту точку зрения: помните, это переходное; перейдем - тогда все будет в порядке, и уборные будем из золота делать. И ведь это бред, но как факт мышления не был никаким бредом, это была истина. Вы знаете, главная фраза Маркса о себе: «Я творю суть истории и воздаю каждому должное». Ленин никогда такой фразы сказать, не смог бы, не говоря уже о Сталине. Но Ленин, если перевести наш разговор на гегелевский жаргон, и сотворил суть истории. Почему? Потому что все было готово, была готова эта радикальная трансформация политической рефлексии.

Поделиться:
Популярные книги

Рядовой. Назад в СССР. Книга 1

Гаусс Максим
1. Второй шанс
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Рядовой. Назад в СССР. Книга 1

Смерть может танцевать 4

Вальтер Макс
4. Безликий
Фантастика:
боевая фантастика
5.85
рейтинг книги
Смерть может танцевать 4

Попытка возврата. Тетралогия

Конюшевский Владислав Николаевич
Попытка возврата
Фантастика:
альтернативная история
9.26
рейтинг книги
Попытка возврата. Тетралогия

Энфис 3

Кронос Александр
3. Эрра
Фантастика:
героическая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Энфис 3

Восход. Солнцев. Книга V

Скабер Артемий
5. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Восход. Солнцев. Книга V

Старатель

Лей Влад
1. Старатели
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Старатель

Восход. Солнцев. Книга I

Скабер Артемий
1. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Восход. Солнцев. Книга I

Холодный ветер перемен

Иванов Дмитрий
7. Девяностые
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.80
рейтинг книги
Холодный ветер перемен

Безымянный раб [Другая редакция]

Зыков Виталий Валерьевич
1. Дорога домой
Фантастика:
боевая фантастика
9.41
рейтинг книги
Безымянный раб [Другая редакция]

Брак по-драконьи

Ардова Алиса
Фантастика:
фэнтези
8.60
рейтинг книги
Брак по-драконьи

На границе империй. Том 8

INDIGO
12. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 8

Паладин из прошлого тысячелетия

Еслер Андрей
1. Соприкосновение миров
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
6.25
рейтинг книги
Паладин из прошлого тысячелетия

На границе империй. Том 5

INDIGO
5. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
7.50
рейтинг книги
На границе империй. Том 5

Серые сутки

Сай Ярослав
4. Медорфенов
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Серые сутки