Что-то страшное грядёт
Шрифт:
Дым окружил женщину красивым плотным облаком.
— Гха! — подавилась она.
— Балда! — рявкнул Человек с картинками, но мальчикам внизу было неясно, кому именно — мужчине или женщине — адресовано это слово.
— Эй, давайте и вам купим одну! — Продолжая дымить, мистер Хэлоуэй протянул мистеру Мраку сигару.
Ведьма оглушительно чихнула, отскочила и заковыляла прочь. Человек с картинками схватил было Чарлза Хэлоуэя за руку, понял, что переборщил, поспешно отпустил его и последовал за Цыганкой, признавая неожиданное, в чем-то нелепое поражение. Однако тут до него донеслись слова отца Вилла:
— Всего вам доброго, сэр!
«Зачем это, папа!» — подумал Вилл.
Человек с картинками вернулся.
— Как вас звать, сэр? —
«Не говори!» — подумал Вилл.
Чарлз Хэлоуэй поразмыслил, вынул изо рта сигару, стряхнул пепел и спокойно произнес:
— Хэлоуэй. Служу в библиотеке. Заходите как-нибудь.
— Зайду, мистер Хэлоуэй, непременно зайду.
Ведьма ждала его на углу.
Отец Вилла смочил слюной указательный палец, проверил направление ветра и послал в ту сторону облако дыма.
Ведьма отпрянула и скрылась за углом.
Человек с картинками посуровел, развернулся и зашагал прочь, яростно сжимая в кулаках чернильные портреты Джима и Вилла.
Молчание.
Под решеткой царила такая тишина, что мистер Хэлоуэй спросил себя: уж не умерли там мальчики от страха?
А Вилл внизу, с раскрытым ртом и увлажнившимися глазами, смотрел вверх, спрашивая себя: «Пресвятая дева, почему я не видел этого раньше?»
Папа высокий. Он даже очень высокого роста.
Однако Чарлз Хэлоуэй по-прежнему не глядел на решетку, его глаза были прикованы к веренице маленьких комет красной влаги, разбрызганной по тротуару кулаками исчезнувшего за углом мистера Мрака. В то же время теперь, после столь невероятного деяния, он удивленно созерцал самого себя, осваиваясь со своим новым, таким неожиданным состоянием, в котором чувство отчаяния сочеталось с полным спокойствием. Тщетно было бы спрашивать, почему он назвал свою подлинную фамилию; он сам не сумел бы разобраться и по достоинству оценить этот шаг. Сейчас он смог только поднять глаза на цифры на больших часах и говорить им, пока мальчики внизу слушали его голос.
— О Джим, Вилл, что-то происходит. Вы можете спрятаться где-нибудь, только не здесь, до конца дня? Нам надо выиграть время. Как следует поступать в подобных случаях? Никакие законы не нарушены — во всяком случае, писаные законы. Но у меня такое чувство, словно я уже месяц как умер и погребен. Вся кожа в мурашках. Прячьтесь, Джим, Вилл, прячьтесь. Я скажу мамашам, что вам нашлась работа в Луна-Парке, оттого вы не приходите домой. Прячьтесь, пока не стемнеет, а в семь часов приходите в библиотеку. Тем временем я просмотрю полицейские отчеты о луна-парках, наши газетные подшивки, книги, старинные фолианты — все, что может пригодиться. Даст бог, когда вы явитесь с приходом темноты, у меня будет готов какой-нибудь план. До тех пор будьте осторожны. И да хранит тебя бог, Джим. Да хранит тебя бог, Вилл.
Маленький папа, который стал очень высоким, медленно удалился.
Рука его выронила забытую сигару, и она провалилась сквозь решетку, рассыпая искры.
Лежа в квадратной яме, она таращила свой единственный, горящий, розовый глаз на Джима и Вилла. Они смотрели в ответ, пока не поспешили потушить, ослепить ее.
Глава тридцать шестая
Карлик с отливающими безумным блеском глазами брел на юг по Главной улице.
Внезапно он остановился, проявил в голове кусочек пленки, пробежал ее взглядом, заблеял, развернулся кругом и стал пробираться сквозь чащу ног, чтобы догнать Человека с картинками и увести его в такое место, где шепот был бы слышен не хуже громкого крика. Мистер Мрак выслушал его, потом побежал, оставив Карлика далеко позади.
Добежав до индейца у табачной лавки, Человек с картинками упал на колени. Сжимая пальцами стальные кружева решетки, заглянул в яму.
Внизу лежали пожелтевшие газеты, смятые фантики, окурки, жевательная резинка.
У мистера Мрака вырвался крик приглушенной ярости.
— Что-нибудь потеряли?
Мистер Тетли смотрел на него из-за прилавка.
Человек с картинками кивнул, продолжая сжимать прутья решетки.
— Раз в месяц я навожу там чистоту, подбираю монеты, —
Динь!
Человек с картинками поднял свирепый взгляд. В окошке кассового аппарата загорелись маленькие огненно-красные буквы: ПРОДАЖИ НЕТ.
Глава тридцать седьмая
Городские часы пробили семь.
Эхо гулкого звона прокатилось по темным помещениям библиотеки.
Где-то во мраке сорвался с ветки шуршащий осенний листок.
Но это всего-навсего перевернулась книжная страница.
Где-то в катакомбах, наклонясь над столом под лампой с зеленым абажуром, губы поджаты, глаза прищурены, сидел Чарлз Хэлоуэй; его руки теребили страницы, поднимали, переставляли книги. То и дело он срывался с места, чтобы прощупать взглядом окутанные осенним сумраком вечерние улицы. Потом опять принимался скреплять бумаги, добавлять новые листы, выписывать цитаты, шепча себе под нос. Библиотечные своды отзывались чутким эхом на его голос.
— Смотри-ка!
«…ика!..» — катилось по ночным коридорам.
— Этот рисунок!..
«…сунок!..» — повторяли залы.
— И эта!
«…эта…» — оседала пыль.
Такого долгого дня он не помнил за всю свою жизнь. Он смешивался с чуждыми ему и не такими уж чуждыми толпами, в кильватере рассыпавшегося шествия разыскивал искателей. Он рассказал матери Джима, матери Вилла не больше того, что им следовало знать, чтобы не портить воскресное настроение, а кроме того встречался и расходился с Карликом, обменивался кивками с Булавочной головой и Глотателем огня, избегал тенистых аллей и всякий раз, возвращаясь по собственным следам, старался не давать воли страху, когда видел, что яма под решеткой у табачной лавки пуста, и понимал, что мальчики прячутся где-то поблизости или, даст бог, где-то очень далеко.
Вместе с толпой он дошел до Луна-Парка, но не входил в шатры, не садился на качели, только наблюдал. Смотрел, как заходит солнце, уже на грани сумерек обозрел холодные стеклянные воды Зеркального лабиринта, и увиденного с берега было довольно, чтобы он вовремя отпрянул, боясь утонуть. Не дожидаясь, когда его застигнет тьма, весь мокрый, продрогший до костей, он дал толпе оградить, согреть и увлечь его с собой в город, к библиотеке, к чрезвычайно важным книгам, которые разложил на столе в виде большого литературного циферблата, как если бы задумал научиться определять неведомое прежде, иное время. И он принялся кружить около этих огромных часов, поглядывая искоса на пожелтевшие страницы, словно на крылья ночных бабочек, пришпиленных к дереву булавками.
Тут был портрет Князя Тьмы. Рядом — фантастические рисунки на тему «Искушений Святого Антония». Дальше — несколько гравюр из «Бизария» Джиованбатисты Бракелли, изображающих причудливые игрушки, человекоподобных роботов, занятых какими-то алхимическими действами. Место без пяти двенадцать занимал « Доктор Фауст», двух часов — « Оккультная Иконография», на месте шестерки, где сейчас скользили пальцы мистера Хэлоуэя, — история цирков, луна-парков, теневых и кукольных театров, населенная фиглярами, менестрелями, чародеями на ходулях и марионетками. Дальше: « Путеводитель по Воздушным Королевствам(Что Летит Через Вихри Истории)». Ровно на девяти — « Одержимый Бесами», под этой книгой — « Египетские Приворотные Зелья», под ней — « Муки Обреченных», которая в свою очередь придавила « Чары Зеркал». Ближе к ночи на литературных часах — « Паровозы и Поезда», « Тайны Сновидений», « От Полуночи до Рассвета», « Шабаш Ведьм» и « Сделки с Демонами». Все книги лежали названиями вверх. Но стрелок не было на этом циферблате.