Что-то страшное грядёт
Шрифт:
Но имя Джима вырвалось изо рта Вилла лишь потому, что он услышан, как каллиопа превозносит грядущие золотые годы, и почувствовал: покорясь притяжению теплых солнечных нот, где-то здесь одиноко бродит его друг, стараясь представить себе, каково это — быть шестнадцати-, семнадцати-, восемнадцати-, да же девятнадцати- и — только подумать! — двадцатилетним парнем! Могучий ветер времени извлекал из медных труб прекрасную, веселую, летнюю мелодию, такую щедрую на посулы, что даже Вилл, услышав ее, рванулся было навстречу музыке, которая разрасталась подобно персиковому дереву в уборе из спелых плодов…
«Нет!» —
И подчинил свои шаги собственному страху, свой порыв — собственной мелодии, которая, зажатая гортанью, сдержанная легкими, — гудела в черепе, заглушая каллиопу.
— Гляди, — тихо сказал отец.
Между шатрами впереди медленно следовало гротескное шествие. В кресле на плечах темных силуэтов разного роста и разной формы восседала, будто какой-то смуглый султан в паланкине, чья-то вроде бы знакомая фигура.
Услышав голос Чарлза Хэлоуэя, участники шествия сперва подскочили, потом побежали!
— Мистер Электрико! — сказал Вилл.
Они несут его на карусель!
Шествие скрылось за шатром.
— Сюда! — Вилл ринулся вдогонку, увлекая за собой отца.
Каллиопа играла сладчайшую мелодию. Притягивая Джима, заманивая Джима.
А когда процессия с Электрико прибудет туда?
Музыка закружится задом наперед, карусель станет вращаться в обратную сторону, сдирая мертвую оболочку с мистера Электрико, возвращая ему молодые годы!
Вилл споткнулся, упал. Отец помог ему встать.
И тут…
Раздался такой людской лай, гавканье, тявканье, визг, точно всерухнуло. Хор людей с увечными глотками слился в протяжном стоне, всхлипе, прерывистом вздохе.
— Джим! Они поймали Джима!
— Нет… — пробормотал Чарлз Хэлоуэй каким-то странным голосом. — Возможно, это Джим… или мы… поймали их.
Они обогнули последний шатер.
Ветер метнул им в лицо горсти пыли.
Вилл вскинул руку, зажал пальцами нос. Голубые клубы пахнущей восточными пряностями, горящими кленовыми листьями колючей пыли стелились над землей, провожаемые роем своих теней, сеялись на шатры.
Чарлз Хэлоуэй чихнул. Окружавшие нелепого вида предмет, брошенный на полпути между последним шатром и каруселью, черные силуэты подпрыгнули и бросились врассыпную.
Этим предметом был опрокинутый электрический стул; с его деревянных ножек и подлокотников свисали ремни, спинку венчал металлический колпак.
— Но где же мистер Электрико? — удивился Вилл. — Я хотел сказать — мистер Кугер?
— Вот то, что было мистером Кугером?
— Чтобыло мистером Кугером?
Но ответ был налицо — в маленьких смерчах, что вихрились на центральной дорожке… в каленых пряностях, в осеннем ладане, чей запах овеял их, когда они вышли из-за шатра.
«Добить или исцелить», — подумал Чарлз Хэлоуэй.
Он представил себе, как они только что бежали по жухлой траве, неся мешок старых костей на выключенном стуле, — одна из многих попыток пробудить, поддержать и сохранить жизнь в том, что, по сути, представляло собой лишь груду праха, куски ржавчины и гаснущие угли, которые никаким ветром уже не раздуть. Но им нельзя было сдаваться. Сколько
— О нет, нет, нет, нет, нет… — бормотал кто-то.
Чарлз Хэлоуэй дернул Вилла за руку.
Вилл перестал твердить: «О нет, нет, нет».
Как и отец, он мысленно представил себе шествие с мертвым телом, рассыпанную костную муку, удобренные кочки…
Сейчас перед ними был только пустой стул, последние чешуйки слюды, радужные пятнышки какой-то странной грязи на ремнях. А уродцы, которые тащили этот причудливый хлам, разбежались, укрываясь в тени.
«Это от нас они убежали, — подумал Вилл, — но что-то заставило их бросить носилки!»
Нет, не что-то. Кто-то.
Вилл прищурился.
Карусель — заброшенная, пустая, — знай крутилась вперед сквозь свое особое время.
Но кто это стоит одиноко между опрокинутым стулом и каруселью — уродец? Нет…
— Джим!
Отец стукнул Вилла по локтю; Вилл замолчал.
«Джим», — подумал он.
Но где же теперь мистер Мрак?
Где-то. Ведь это он запустил карусель, верно? Точно, он. Чтобы завлечь их, завлечь Джима и… что еще? Сейчас некогда размышлять об этом, потому что…
Джим, повернувшись спиной к брошенному стулу, медленно зашагал туда, где его ожидало бесплатное свободное катание.
Он всегда знал, что пойдет туда, куда направился теперь. Словно флюгер в бурную погоду, Джим нащупывал курс, колебался, приглядываясь к светлым горизонтам и теплым краям, теперь же определился и побрел вперед, как сомнамбула, покорясь притяжению сверкающей меди и летней маршевой музыки. Он просто не мог обернуться.
Еще один шаг, еще — Джим уходил от них к карусели.
— Задержи его, Вилл, — сказал отец.
Вилл бросился вдогонку.
Джим поднял правую руку.
Мелькающие медные шесты устремлялись в будущее, притягивая мышцы и кости Джима, как будто они состояли из сиропа и тянучек, солнечный колер металла румянил его щеки, высекал искры в глазах.
Джим дотянулся рукой до карусели. Медные шесты перебирали его ногти, бренча какую-то нехитрую мелодию.
— Джим!
Медные шесты описывали круги, творя среди ночи желтый восход.
Музыка взлетала вверх прозрачными фонтанами.