Что творится под этой крышей
Шрифт:
Потом меня немного отпустило то и я сразу же взялась за очередное — достала телефон и стала фоткать его паспорт, каждую страницу.
«Теперь я знаю, где ты живёшь.»
Что мне это знание даст, я не думала — мне просто нравилось иметь эту информацию, хотя смелости ею воспользоваться у меня никогда не будет, даже просто прийти под окном пострадать — нет, я не смогу, я скорее буду об этом фантазировать, завернувшись в три одеяла, чтобы даже себя саму не видеть, это стыдно. Но приятно.
Кошелёк я тоже нашла и открыла, всё посмотрела, но ничего не поняла. Вернула всё на место, застегнула
— Куда выкинуть?
— Давай сюда, — я забрала его, отдала куртку и пошла в дом выбрасывать, когда вернулась, он пытался включить телефон. На меня он не посмотрел, так что я тоже достала телефон из солидарности, увидела непрочитанное сообщение в мессенджере и открыла его. Там было написано: «Если ты его сейчас не поцелуешь, он уйдёт навсегда».
Меня огрело этим как штормовой волной, снесло и закружило, я опять падала, как тогда в дыму и синих полосках, но сейчас колонны рядом не было, поэтому я не знала, за что хвататься, и просто медленно уходила под землю.
«Я не хочу. Нет... Не для того я его придумывала, чтобы он так просто ушёл.»
Глава 11. Согласно пророчеству
Он держал меня за плечи и спрашивал, как я себя чувствую, я его практически не слышала и не могла ничего сказать, зато смогла предельно чётко понять, что мне нужно освободить обе руки, чтобы всё точно было как надо. Сунула телефон в карман, схватила Честера за плечо одной рукой, за затылок второй рукой, встала одной ногой на ступеньку крыльца, потому что был риск не дотянуться, и прижалась губами к его губам, крепко жмурясь и надеясь, что именно так это и делают нормальные люди.
Наверное, нормальные люди это делали не так, потому что Честер замер на бесконечную секунду, за которую я успела умереть раз десять, а потом начал улыбаться. Я этого не видела, потому что глаза открывать боялась, но чувствовала очень хорошо.
Окончательно убедившись, что мне до нормальных людей в этих вопросах очень далеко, я отпустила его, собираясь пойти наесться камней и прыгнуть в озеро, чтобы точно не всплыть никогда, но план провалился — если я отпустила Честера, это ещё не значило, что Честер отпустил меня. Он меня легко удержал одной рукой, второй рукой продолжая держать телефон, который как раз показал «разряжено» и выключился. Точно как я.
«Вот теперь самое время проснуться. Нет? Ладно, подождём... Всё ещё нет?»
По всему выходило, что всё-таки нет. Я точно не спала, я творила всю эту дичь в той единственной реальности, где нельзя попробовать какую-нибудь рискованную штуку, а потом загрузиться с последнего сохранения и сделать вид, что ничего не было. Всё было. И мне теперь с этим жить.
— Маша, блин...
Я молчала и ждала, что он сейчас скажет.
«Если он спросит, что это было, я скажу „ничего“ и сбегу. Под землю.»
— Что ты творишь?
Я пожала плечами, как будто понятия не имею, что творю, это нормально, я привыкла.
— Я не вижу логики в твоём поведении, Маша.
«Я тоже. И чё?»
Я опять пожала плечами и тяжко вздохнула, он спросил, уже окончательно ничего не понимающим тоном:
— Зачем ты это сделала?
— Согласно пророчеству.
—
Было наивно думать, что он мне поверит и всё поймёт, так что я решила предъявить доказательство. Достала телефон, открыла сообщение от Великой и развернула экран Честеру, крепко жмурясь и готовясь услышать всё, что он захочет сказать по этому поводу. И он сказал:
— Охренеть.
Я кивнула, полностью соглашаясь с его выводом, убрала телефон и опять крепко зажмурилась, мечтая проснуться.
Он постоял молча, осознавая и проникаясь, а потом спросил:
— Кто такой Андрюха?
Я так удивилась, что даже открыла глаза, хотя голову не подняла, было страшно. Честер снял меня со ступеньки, посадил на лавочку и взял за плечи, заставляя посмотреть на него, но я умела смотреть мимо из любого положения. Он взял меня за подбородок и поднял его, требуя уже с ноткой раздражения:
— Кто такой Андрюха, Маша? Почему он забывает у тебя куртку, кидается за тебя драться и говорит звонить ему в случае проблем? Вы встречаетесь?
Я аж фыркнула от смеха, с опозданием понимая, как это всё выглядело, попыталась качнуть головой, он отпустил мой подбородок, я воспользовалась этим, чтобы опять отвести глаза, и тихо сказала:
— Нет, мы просто друзья, даже не особо близкие, просто учимся вместе. Он классный. Но он любит мою Великую Санью, давно, этого только слепые не видят. И она не видит. Но я вижу, там сразу понятно, что ему никто больше не нужен. Мы просто с ним сдружились на почве любви к ней. Я ему сливаю всякие секретики, типа... когда она грустит или хочет куда-то пойти, она говорит мне, а я говорю ему, и он как бы случайно её туда зовёт или присылает ей мемасики, чтобы настроение поднять. Мы друзья.
— У тебя никого нет?
Его голос звучал как-то так, что я опять решилась на него посмотреть, в первый раз за вечер начиная подозревать, что здесь жарко не мне одной. На дискотеке он выглядел таким уверенным, что я даже мысли не допускала, что у него есть сомнения, к тому же — он читал мой блокнот, он всё знает... Или нет?
— Если бы у меня был парень, мне бы не пришлось сочинять тебя.
Я не смотрела на него, хотя очень хотелось. Решив пойти на компромисс со страхом, я подняла глаза, но чуть-чуть, увидела его улыбку, вернувшую себе уверенность и блеск, он придвинул меня ближе, запустил пальцы в мои волосы и сказал:
— Считай, что я сбылся.
А потом показал, как это делают нормальные люди. Феерически круто. Я была бы на седьмом небе, даже если бы он меня просто к себе прижал, но он не просто прижал, он нашёл на моём теле такие места, от которых восторг распространялся на всю вселенную, и это были приличные места, я представить боялась, что он сможет с неприличными. Я понятия не имела, как выгляжу и что делаю, он меня как будто погрузил в это безумие сразу всю, целиком, а я просто следовала за его руками, как кошка, которую гладят всегда недостаточно сильно, поэтому она прижимается к руке сама, изо всех сил, не думая больше ни о чём, потому что в этом процессе нет ничего плохого или неправильного, здесь идеально всё, так что можно вести себя как угодно. И я пропадала в этом всей душой, слыша где-то на грани мира грохот, с которым рушились мои представления о том, как это всё надо делать, где, с кем и с какого возраста. С любого было отлично, я простила всех тех, кого обвиняла в «рано» и пожалела всех, кто начал «поздно», особенно себя.