Что видела собака: Про первопроходцев, гениев второго плана, поздние таланты, а также другие истории

Гладуэлл Малкольм

Одним из первых наставников Талеба на Уолл-стрит был вспыльчивый француз по имени Жан-Патрис. Он одевался как павлин и был одержим манией риска. Жан-Патрис мог позвонить Талебу в три часа ночи из ресторана «Реджинс» или назначить встречу в парижском ночном клубе — с шампанским и в окружении полуголых дам. Однажды Жан-Патрис поинтересовался у Талеба, что случится с его финансовым положением, если в здание офиса врежется самолет. Тогда Талеб был молод и отмахнулся от вопроса, сочтя его дурацким. Но вскоре он понял, что дурацких вопросов не бывает. Талеб частенько цитирует Дэвида Юма: «Никакое количество белых лебедей не может служить достаточным основанием для вывода о том, что все лебеди белые. Но одного черного лебедя достаточно, чтобы опровергнуть это положение». Поскольку никто из LTCM никогда не видел в России черных лебедей, компания пришла к заключению, что они там не водятся. Талеб же, наоборот, разработал философию, основанную исключительно на существовании черных лебедей — на вероятности случайных неожиданных изменений, которые могут повлиять на состояние рынка.

Поэтому он только покупает, но никогда не продает опционы. Он не из тех, кто потеряет кучу денег, если акции GM резко пойдут вниз. Он никогда не делает ставки ни на подъем, ни на падение рынка. Ведь для этого надо знать, как функционирует рынок, а Талеб этого не знает. Он не обладает уверенностью Уоррена Баффетта. И поэтому покупает опционы как на вероятность того, что стоимость акций пойдет вверх, так и на вероятность того, что она пойдет вниз. И не делает ставки на незначительные колебания курсов акций. Какой смысл? Если все недооценивают вероятность редких событий, то опцион на акции GM по цене, скажем, 40 долларов окажется недооцененным. Поэтому Талеб тоннами скупает «опционы без денег». Он скупает опционы на сотни различных акций, и если срок их действия истекает до того, как они используются, Талеб просто покупает новые. Он даже не инвестирует в акции ни для Empirica, ни для себя лично. Покупка акций, в отличие от покупки опциона, есть рискованный расчет на то, что будущее окажется лучше прошлого. А кто знает, как оно все обернется? Вот почему личный капитал самого Талеба, а также резервные сотни миллионов долларов фонда Empirica вложены в казначейские векселя. Мало кто на Уолл-стрит скупает опционы в таких огромных количествах. Но если на бирже случится нечто совсем из ряда вон выходящее, если вся Уолл-стрит содрогнется от случайного, неожиданного события, которое приведет к падению акций GM до, к примеру, 20 долларов, Нассиму Талебу не придется доживать свои дни в убогой квартирке в Афинах. Он будет богат.

Не так давно Талеб обедал во французском ресторане к северу от Уолл-стрит. Все посетители этого заведения были типичными квантами: мужчины с оттопыренными карманами и в рубашках с расстегнутым воротничком. На их лицах застыло безмятежное и слегка отстраненное выражение, свойственное тем, кто грезит цифрами. Талеб потягивал пастис и рассуждал о французской литературе. Кроме него за столиком сидели седовласый гроссмейстер, который когда-то был наставником Анатолия Карпова, и еще один человек, который за свою жизнь успел поработать в Стэнфордском университете, компании Exxon, Лос-Аламосской национальной лаборатории, банке Morgan Stanley и узкоспециализированном французском инвестиционном банке. Они беседовали о математике и шахматах и слегка беспокоились из-за того, что еще один их приятель запаздывал. Тот, по определению одного из квантов, был человеком, который «не в состоянии отыскать ванную комнату».

Когда человеку, который занимался управлением рисками в крупном банке на Уолл-стрит, вручили чек, тот долго и озадаченно разглядывал его, словно никак не мог сообразить, как разрешить столь банальную математическую задачу. Сидевшие за этим столом занимались бизнесом, формально связанным с математикой, но в действительности он связан, скорее, с эпистемологией. При покупке или продаже опционов каждая из сторон должна ответить на вопрос о том, что же ей на самом деле известно. Талеб покупает опционы, поскольку считает, что, по сути, ничего не знает или, если говорить точнее, что другие люди переоценивают свои знания. Но вокруг него сидело множество людей, которые продавали опционы и верили в то, что если ты достаточно умен, то сможешь

установить верную цену на опцион. А тогда ты выиграешь столько однодолларовых ставок на акции General Motors, что даже после падения курса ниже 45 долларов все равно оставишь всех далеко позади. То есть они по большому счету верили в то, что листья падают согласно предсказуемому сценарию.

Различие между этими двумя подходами раскрывает расхождение во взглядах Талеба и Нидерхоффера, ставшее очевидным еще много лет назад, во время встречи в Коннектикуте. Кумир Нидерхоффера — Фрэнсис Гальтон, ученый, живший в XIX веке. Нидерхоффер назвал свою старшую дочь Гальт, а в его библиотеке висит портрет Гальтона в полный рост. Гальтон был статистиком и социологом, а кроме того — генетиком и метеорологом. Его последователи полагают, что посредством упорядочивания эмпирических доказательств и обобщения полученных результатов можно узнать все что угодно.

Кумир Талеба — Карл Поппер, заявлявший, что нельзя быть абсолютно уверенным в истинности того или иного утверждения, а можно лишь говорить о том, что оно не является истинным. Талеб высоко ценит уроки, преподанные ему Нидерхоффером, а тот считает, что зря потратил на него время. «В одной из серий "Рампола из Бейли" адвокат Гораций Рампол рассказывает, как его осудил епископ, не верящий в Бога, — говорит Нидерхоффер. — Нассим — эмпирик, который не признает чувственный опыт». А разве может извлечь полезный урок из опыта тот, кто не доверяет опыту?

Сегодня Нидерхоффер зарабатывает на продаже опционов, а покупателем в большинстве случаев выступает Нассим Талеб. Если кто-то из них зарабатывает доллар, значит, этот доллар, скорее всего, перекочевал из кармана другого. Учитель и ученик стали охотником и добычей.

3

Когда-то Нассим Талеб работал в инвестиционном банке First Boston, и что его больше всего изумляло, так это бессмысленная, на его взгляд, система работы трейдеров. Каждое утро трейдер должен был приходить на работу и покупать и

продавать ценные бумаги. В зависимости от количества заработанных им для компании денег он получал бонус. Если он не приносил прибыли несколько недель, коллеги начинали косо на него поглядывать, а если он не получал прибыли несколько месяцев, его выставляли за дверь. По большей части трейдеры были людьми хорошо образованными, носили дорогие костюмы и галстуки Ferragamo. К работе относились с исступленной одержимостью. От корки до корки прочитывали Wall Street Journal, собирались у телевизора, чтобы не пропустить сенсационные новости. «Федеральная резервная система сделала то, премьер-министр Испании сделал это, — вспоминает Талеб. — Министр финансов Италии пообещал, что девальвации не будет, эти цифры выше ожидаемых, так сказала Эбби Коэн». Всего этого Талеб не понимал.

«Он всегда знал, что делает, — рассказывает Говард Сэйвери, бывший помощником Талеба, когда в 1980-х тот работал во французском банке Indosuez. — И постоянно доводил нашего трейдера Тима до бешенства. Трейдеры привыкли к точности: "Продай сотню фьючерсов по восемьдесят семь". Насим же звонил и говорил Тиму: "Продавай". Тим уточнял: "Сколько именно?" На что Талеб отвечал: "Да сколько не жалко". Словно хотел сказать: "Я точно знаю, что нужно продавать, но не знаю сколько". Разгорались жаркие споры на французском, с криками и руганью. После чего все дружной веселой компанией отправлялись на обед. Создавалось впечатление, что Нассима и его команду не интересовало количество продаваемых или покупаемых акций. Когда остальные напряженно прислушивались к последним данным, Нассим демонстративно выходил из комнаты».

В Empirica вы не найдете ни одного номера Wall Street Journal. Оживленной торговли не наблюдается, поскольку опционы для фонда выбирает компьютер. Большая часть этих опционов будет полезна лишь в случае резких изменений на рынке, которые, понятное дело, происходят не так уж часто. Поэтому основная работа Талеба и команды — ждать и думать. Они анализируют трейдинговую политику компании, оценивают эффективность различных стратегий и разрабатывают еще более хитроумные компьютерные модели оценки опционов. Сидящий в углу Дэнни периодически вносит данные в компьютер. Пэллоп мечтательно смотрит вдаль. Шпицнагель принимает звонки от трейдеров и открывает то одно, то другое окно на мониторе компьютера. Талеб отвечает на электронные письма и звонит чикагскому брокеру фонда, имитируя в разговоре бруклинский акцент, который могли бы иметь бруклинцы, если бы были выходцами из северного Ливана. Обстановка больше напоминает учебный класс, чем торговую площадку.

— Пэллоп, ты что-нибудь написал? — спрашивает Талеб, вернувшись с обеда. Речь идет о докторской диссертации.

— Что-то типа того, — Пэллоп лениво взмахивает рукой.

— Похоже, нам придется писать работу за него, — комментирует Талеб. — Потому что Пэллоп такой ленивый!

Фонд Empirica перевернул с ног на голову традиционную психологию инвестирования. Вздумай мы с вами инвестировать стандартным образом, у нас имелся бы неплохой шанс немного заработать на дивидендах, процентах или общей тенденции к повышению курсов. Но вряд ли мы смогли бы за один день получить значительную сумму. К тому же всегда существует вероятность того, что рынок обвалится и мы все потеряем. Но мы принимаем этот расклад, поскольку в глубине души верим в его правильность. В книге Канемана и Тверски, которую читал Пэллоп, приводится описание простого эксперимента. Группу людей попросили представить, что у них есть 300 долларов. После этого им предложили на выбор: либо получить еще 100 долларов, либо бросить монетку и получить 200 долларов, если выиграют, или ничего, если проиграют. Как оказалось, большинство людей предпочитают первый вариант второму. Затем Канеман и Тверски провели второй эксперимент. Людей попросили представить, что на сей раз у них есть 500 долларов. Теперь перед ними стоял такой выбор: или отдать 100 долларов, или бросить монетку и отдать 200 долларов в случае проигрыша либо ничего не отдавать в случае выигрыша. При таких условиях большинство отдало предпочтение варианту с монеткой. Интересно, что с точки зрения вероятности все четыре предложенных варианта равны. Но нам явно больше по душе лишь два из них. Почему? Потому что мы более склонны к риску, когда речь идет о потерях, но проявляем осторожность, если дело касается прибыли. Вот почему нам так нравятся маленькие ежедневные выигрыши на бирже, даже если в конечном счете мы рискуем потерять во время обвала все.

Каждый день приносит Empirica небольшой шанс за один день сорвать огромный куш без риска «все продуть» и более чем реальную возможность потерять небольшую сумму денег. Все эти долларовые, 50- и 5-центовые опционы, большинство из которых никогда не будет использовано, постепенно накапливаются. Глядя на столбец на мониторах компьютеров, где отображаются позиции Empirica, любой из сотрудников компании может точно сказать, сколько денег они заработали или потеряли на данный момент. К 11.30, к примеру, они вернули лишь 28 % денег, потраченных в этот же день на опционы. К 12.30 эта цифра достигла 40 % — день только начался, а убытки компании уже составили несколько сотен тысяч долларов. В предыдущий день компания вернула 85 % денег; за день до этого — 48 %; еще за день — 65 % и перед этим тоже 65 %. За исключением нескольких дней, когда рынки вновь открылись после 11 сентября, начиная с апреля Empirica только и делает, что теряет деньги. «Мы не можем лопнуть, мы можем только умереть от потери крови», — говорит Талеб. Смерть от кровопотери, мучительная боль от постоянных неудач — разве природой в нас не заложен страх перед ними?