Что вы скажете на прощанье
Шрифт:
– Поедем?
– сказал "Победе" Вадим.
Скорость зажигала его. Промелькнула школа, в которой он учился, отскочил назад тускло светящийся купол планетария, проплыл черно-синий пик террикона шахты, где Вадим проходил практику...
Он свернул с бетонки на грейдер. Скорость не уменьшилась: так же стремительно и незаметно, как и дома, отлетали назад деревья придорожной лесополосы справа и желтое поле подсолнухов слева. Впереди была автозаправочная.
На обратном пути Вадим остановился. Пыль сразу осела на его ботинках,
Вадим изумленно глядел на яркую солнечную поляну; ее теплые цветочные запахи, ее шорохи и жужжание были ему странны. Он чувствовал, что все это живет. Для восемнадцатилетнего человека с его грубыми и конкретными представлениями о жизни нынешнее ощущение было новым. Разве стояли рядом жизнь человеческая и существование степной травы?
Вадим смутился и вернулся в машину. Он нажал на сигнал. Ясный бессмысленный звук несся над поляной.
"Я умру, а все будет по-прежнему, - думал Вадим.
– Как нелепо устроено!"
Но умирал не он, а его отец, и Вадим почувствовал себя виноватым.
Он завел мотор и тронулся. При виде встречных грузовиков Вадима брал страх. Прежде с ним такого не бывало.
Он взбежал на больничное крыльцо, толкнул его и остановился. На стене висел список больных, отец был последним. "Очень тяжелое состояние". Вадим рванулся по лестнице вверх. Санитарка крикнула, чтобы взял халат.
Палата была в самом конце темного пустого коридора.
Отец повернул к нему голову. Он водил правой рукой перед глазами, словно что-то пытался снять.
– Это я, - тихо сказал Вадим.
– Я - Вадим.
Отец продолжал водить рукой перед глазами. Вадим сел на кровать и тронул отца за плечо. Отец нащупал его руку и прижал к своей щеке.
Пришла Маркова, за ней - дежурная из санпропускника.
– Вот!
– сказала санитарка.
– Прется! Не слухает.
– Принеси халат, - отослала ее Маркова.
– Здравствуйте, Вадим... Вот видите - уже улучшается.
Отец повернулся на ее голос и сжал рот.
– Ничего, ничего... Поставим вас на ноги! Вадим, зайдите потом ко мне.
Голос ее был бодр и лжив.
Но к Марковой Вадим входил с надеждой.
Врач избегала его взгляда и рассеянно перелистывала тонкую тетрадку с историей болезни.
– Мы должны быть готовы ко всему... Поймите, Вадим. Давление не спадает, мозговые сосуды травмированы и долго не выдержат...
– Может, его надо в Москву?
– Он умрет в самолете.
– Но что же делать?!
– Будем ждать... Мы вводим магнезию. Это должно помочь.
Она жестко посмотрела на Вадима, седая женщина, полустаруха, и он понял, что она тоже устала, а Вадим ее утомлял. Он отвел глаза.
– Что с вами?
– спросила Маркова.
– Успокойтесь, Вадим... Если он и
* * *
Вадим поехал в институт, в другой конец города. В отцовском кабинете Неплохов принимал иностранную делегацию. Он предостерегающе поднял маленькую костлявую руку, но Вадим взмолился:
– Позвоните в Москву! Отец умирает!
– Знакомьтесь, господа... Карташев-младший.
Иностранцы улыбались. Они ничего не знали о слепоте, о Марковой, о Валькове - чужие люди. И они улыбались не отцу, и тем более не Вадиму, а просто так.
Неплохов сидел за отцовским столом, какого черта? Ему была на руку скорая смерть Карташева, он мог надеяться перебраться в этот кабинет. "О, чтоб вы все провалились!" - воскликнул про себя Вадим.
Неплохов подошел к нему и зашептал, давя рукой на плечо, наклоняя к себе:
– Вадь, в Москву я позвоню... Ты извини, это иностранцы. Они не поймут, что у нас на душе.
Он сделал упор: "у нас".
– Подожди полчасика. Я на шахту с ними, так и быть, не поеду, и мы потолкуем.
– Ладно... Я вечером вам позвоню.
Он медленно вышел.
* * *
Дома что-то произошло. Какая-то перемена была даже в запахе - пахло духами. Из отцовской комнаты вышла женщина.
Он не шелохнулся, когда она поцеловала его, только чуть повел головой, чтобы не в губы. Она отстранилась, и он увидел, как мать постарела. Сквозь пудру ее лицо светилось желтизной, волосы поредели и были плохо покрашены.
– Вон ты какой...
– сказала она и не договорила до конца.
По ее тону он догадался, что она имеет в виду. "Большой, незнакомый, чужой".
– Я виновата перед вами, - вымолвила она и заплакала.
Он пошел умываться. Долго плескал водой, бесцельно набирал ее в пригоршни и сливал. Войдя в свою комнату, увидел мать. Она смотрела на фотографию Кассиуса Клея, лежавшую под стеклом письменного стола.
– Ты зачем приехала?
– спросил он.
– Отец при смерти.
– Я знаю, - перебила она.
– Я буду ухаживать за ним.
– А, - сказал Вадим.
– Но я вернулась! Я пойду в больницу, он меня простит...
Она замолчала, глядя на Вадима униженно и нежно. Он дрогнул. Он ощутил, что не может возразить, что у него нет ни мужества, ни сил стать судьей ее жизни с отцом.
Ему хотелось обнять мать и утешить; он не сдвинулся с места.
– Мне надо идти, - сказал Вадим.
– Ты поешь... В холодильнике там все есть.
– Он кивнул и быстро вышел.
Из отцовской комнаты он позвонил Неплохову.
– А я собрался тебе звонить, - сказал тот.
– Должны из Москвы прислать хорошего нейрохирурга.
– Я сейчас приеду, - проговорил Вадим и дал отбой. Мать стояла в коридоре и молча глядела на него.
– Я скоро вернусь, - сказал он.
– Ты в больницу?
– спросила она.
– Я с тобой...