Что за чертовщина?!
Шрифт:
Говорю, а сама отвожу взгляд, не желая видеть в его глазах правду. Пусть соврет, пусть скажет любую ерунду, только бы не услышать от него, что он ее…
— …дочь, — его голос прорывается к моему сознанию, но я почти не улавливаю его слов.
— Что, прости? — поднимаю голову и вглядываюсь в его лицо, затаив дыхание, боясь, что это слово мне послышалось.
— Я говорю, что она очень красивая, потому что есть в кого, — усмехается он, снова притянув меня к себе, — Она моя дочь.
— Дочь? — приподнимаю бровь и
— Ну да, — жмет плечами и заводит прядь волос за мое ухо, — Дария.
— Да вы же выглядите почти одного возраста, — нет, мне совершенно не верилось.
— Ей всего лишь тридцать три, — сообщил он.
— Всего лишь? — нет, ну вы слышали? — А тебе тогда сколько?
— Шестьдесят семь, — ответил он, не понимая, отчего у меня глаз задергался.
— Как шестьдесят семь? — не понимала я, — Да ты же старик!
Он заразительно засмеялся, да так искренне, что мне почти стало обидно, то только почти.
— Знаешь, Берду сто сорок два и его едва ли кто-то назовет стариком, — заметил он и… я думала больше уже некуда, но глаза мои стали еще больше.
Я подозревала, что их продолжительность жизни куда больше, но, чтобы настолько?
— И сколько у тебя еще детей? — перевела я тему.
— Трое, — ответил он, — Два сына и дочь.
— Почему раньше не говорил? — насупилась я.
— Ты не спрашивала, — пожал он плечами, — Девочки у нас редко рождаются, поэтому потомство до брака — нормальное дело…
— То есть, до свадьбы вы детей направо и налево делаете? — провокационно и дотошно уточнила я.
— Если волчица захотела детей, но не нашла свою пару, она вправе выбрать свободного оборотня и предложить ему отцовство, — спокойно рассказывал он.
— Все сугубо добровольно?
— Конечно, — удивился он, — Нам редко везет с партнерами на всю жизнь, но в стае мы, как в одной большой семье.
— Почему не везет?
— Понимаешь, — вздохнул он, — Для нас найти спутника жизни — это что-то за гранью понимания, мы просто чувствуем, что этот человек наше все и без него жизнь потеряет смысл.
— А если этот ваш… спутник… погибает? — уточнила я, — Что тогда?
— Лучше не знать, — он грустно улыбнулся и опустил взгляд вниз, на сумку на моем плече, — Где ты была?
— Подожди, я еще не закончила, — я усиленно пыталась вспомнить, что еще хотела сказать, но все вопросы из головы, как ветром сдуло, но зато я вспомнила другое, — Я хотела извиниться, понапридумывала себе…
— Сам виноват, — он поцеловал меня в лоб, — Надо было раньше познакомить, пока стая не… — он осекся, прямо как язык прикусил.
— Пока стая что? — насторожилась я, чувствуя приближение новых проблем.
— Пока стая не ушла на зимовье, — нехотя признался он, — Я буду вынужден уйти с ними, как бы не хотел остаться с тобой. И тебя с собой позвать не могу, ты не выживешь.
— Что? — не поняла я, — Вы уходите зимовать?
— Наша основная добыча — олени, они уходят из этих лесов осенью, и мы идем за ними, — я отчетливо видела, что ему непросто даются эти слова.
— И когда уходят олени? — тихо спросила я.
— Когда листвы на деревьях не останется, — так же тихо ответил он.
Я задумалась. Глупо отрицать тот факт, что мне не безразлична ситуация. Три — четыре месяца не видеться — это очень долго. Да я же взвою…
— Если все дело в мясе, вы не пробовали держать скотину?
— В лесу? — усмехнулся он, — Большую часть времени мы ходим в обличие волка — это удобно, поэтому у нас нет теплых домов, скотины, которая шарахается от запахов и полей.
— А Бранияр, стало быть, тоже уходит? — вдруг спросила я, вспомнив про Лию.
— Да, — Данияр кивнул, — Прошлую зиму он провел один и едва не сгинул в снегах.
— Почему один? — не поняла я.
— Это ты у травницы спроси, — хмыкнул мужчина, — Я так живописно, как она твердолобость Бранияра не опишу, — шутливо заметил он, но тут же помрачнел, — Ему тяжелее всех уходить будет.
— Почему?
— Ты ответила взаимностью, и я уверен, что ты меня дождешься, — лукаво улыбнулся он, — А он ходит в неизвестности, — за секунду задумался и уверено спросил, взяв мои руки в свои, — Ты же будешь меня ждать?
Стоило мне робко кивнуть, как моих губ коснулись чужие. Сердце в груди зашлось в сумасшедшем ритме.
***
Лениво наблюдаю за скачущими на стене бликами от свечи, стоящей на тумбочке, развалившись поперек заправленной мягкой кровати. В голове то и дело появляются мысли, одна другой мрачнее… Отвлечься бы.
Слышу, как в кухне копошится травница, перекладывая что-то. Невольно прислушиваюсь к тихому шуршанию и, о надо же, немного успокаивает. Слышу тихий скрежет, характерный такой и по тому, как колыхнулось пламя свечи, понимаю, что Лия приоткрыла окно. Снова что-то варит?
Мне становится скучно проминать чужое пуховое одеяло своей тушкой. Поднимаюсь на ноги, прохожусь растопыренными пальцами по взъерошенным волосам, чтобы отвести от лица, и направляюсь в узкий, соединяющий спальню, кухню и еще одну малюсенькую комнатушку коридор, чтобы пройти немного в сторону входной двери и свернуть в широкий проем.
Чем тут занимается местная панацея, которая, как и я, весьма растрепана. Весь стол завален книгами, штук шесть, если не больше, и еще стопка на лавке. Сидит сгорбившись, да так, что воротничок просторной ночной рубахи, которая разве что оборотню придется по плечу, отстает от шеи, оголяя выступающие позвонки. Листает нечто растрепанное, похожее на тетрадь в тонкой мягкой обложке, подшита кое-как, но все равно выглядит древней.