Шрифт:
Что за жизнь у нас такая?
В связи с последними пониманиями возраста, трудно определенно судить какая женщина относится к какой возрастной категории. Если рассуждать логически, то женщина, вышедшая на пенсию в положенные, по современным параметрам, для нее шестьдесят три года еще бодра и весела, просто, как утверждают власть держащие, наступил новый период – время жизни в свое удовольствие, правда, где взять денег на это удовольствие они скромно замалчивают. Эдакая молодая пенсионерка, искрящаяся здоровьем, не обремененная обязательствами, с охапкой долголетних планов.
В
И вот они, восемьдесят лет, – возраст пожилых, но еще не старых женщин, умудренных житейским опытом, почитаемых и уважаемых нашими соотечественниками и в целом – гуманным государственным устройством. Как утверждает песня: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Вот к этому почтенному возрасту и подошла наша скромная героиня – Любовь Владимировна. Сегодня ей то ли к радости, то ли к печали исполнилось восемьдесят лет. К радости – она таки разменяла девятый десяток и теперь ей предстоит «мягкое, красивое» старение, с пожинанием плодов долгой трудовой деятельности на благо благодарного общества. Многие из ее прежних знакомых сошли с дистанции по пути к старости, а она дошла не смотря на смерть мужа, заметно пошатнувшееся здоровье на почве неврозов, депрессий и постоянно скачущего давления. Пусть по утрам не слушаются ноги и трудно встать с кровати, пусть ломит спину, а в голове одновременно урчат двигатели всех машин, припаркованных во дворе дома – все это лишь побочные эффекты старости и жизнь продолжается!
Любовь Владимировна не мучила себя страхами перед смертью, не страдала от навязчивой мысли, что завтра может не проснуться. С годами все чаще и чаще вспоминались прожитые годы: встреча с самым близким и дорогим человеком, замужество, рождение детей, родные, знакомые, работа и должности. Теперь она уже не помнила тех искренних, светлых, всепоглощающих чувств любви, захлестнувших и потянувших за собой, которые испытала при виде молоденького, высокого, очень симпатичного блондинистого солдатика с серо-голубыми глазами.
Солдатика, как выяснилось позже, звали Павлом и явился он к ним в общежитие Педагогического института с дружком в гости к двум девчонкам из соседней комнаты. Клубок воспоминаний о бесшабашной молодости, разматываясь, покатился, и словно, следуя по ниточке когда-то произошедших событий, перед глазами возникли подружки-соседки Таня и Маня. Вернее, Маня на самом деле звалась Машей, но общежитское сообщество окрестило ее в Маню, и получилось веселое сочетание – Таня-Маня. Две подружки-хохотушки не расставались и завидев одну, можно было со сто процентной уверенностью где-то рядом обнаружить другую. В Педагогический поступили на отделение подготовки учителей младшего школьного образования, проще говоря, постигали науку обучения детей в начальных классах школы. Таня с Маней учились в одном классе, в одной школе, в одном
Девчонки на удивление открытые, бесхитростные, что встречается исключительно в российской глубинке, не только запросто знакомились, но так же запросто приглашали в гости на хлеб-соль и, порой казалось, что у них в друзьях-приятелях состоит если уж не половина города Калинина, то четверть – это точно. Не смотря на такую всестороннюю общительность, ни у кого из постояльцев общего дома и мысли не возникало о грязных взаимоотношениях на их счет. В их малюсенькой комнатке, больше похожей на узкую кладовку с одностворчатым окошком в торце и необыкновенно широким подоконником, служившим одновременно тумбочкой, обеденным столом, книжной полкой и холодильником, частенько останавливались земляки и землячки, приехавшие в областной центр по своим, чрезвычайно важным, неотложным делам.
Для внезапных гостей останавливаться в гостинице не доставало денежных средств, колготиться на единственном, тесном вокзале, построенном еще при Царе Горохе неудобно, хлопотно и, чего уж греха таить, не безопасно. Вот и тянулся народ: знакомые, родственники, знакомые знакомых, к Тане-Мане нескончаемым потоком. Однако может сложиться ложное понимание о том, что общежитие Педагогического института представляло собой сплошной всем доступный проходной двор. Такое впечатление в корне не отражало существовавшей действительности.
В плане посещения общежития все до чрезвычайности строго, чинно, благородно. Дисциплина всегда и во всем. Как это принято повсеместно, за порядком на вверенной территории общего студенческого дома, следил непримиримый, требовательный комендант женского пола, в неизменно строгом классического кроя костюме, с визгливым голосом и всегда в возмущенном тоне. Недремлющие дежурные на вахте у входа в здание, терпеливо учитывали в книге посещений входящих и аккуратно отмечали выходящих. Все, кто в сухом остатке прибывали в стенах общежития на двадцать один тридцать, препровождались с вещами на выход в принудительном порядке.
Возникает резонный вопрос: каким же образом волна облав проносилась над головами Тани-Мани, ни в коей мере не вредя ни им самим, ни их гостям? Дело в том, что в общежитии много лет работали две пожилые вахтерши. Они заступали на сутки и через сутки менялись. Работа не пыльная, в тепле и сытости. Днем они еще расхаживали по коридорам пятиэтажного здания, делая замечания дежурным по этажам, призывая к порядку и ответственности, а вечером, после обхода по комнатам, за которыми значились припозднившиеся гости, ровно в двадцать два ноль-ноль, закрывали входную дверь на два замка до шести часов утра. Блаженно пошвыркав чайку перед телевизором, вахтерши укладывались на боковую, и тебе, – «спокойной ночи старики».
Как-то одна из несгибаемых пенсионерок приболела, визгливой комендантше пришлось срочно организовывать подмену из добровольцев-студенток, в числе коих, вроде как случайно, оказались хохотушки. Получив доступ к ключам всех комнат и служебных помещений общежития, лихие девчата быстренько сообразили в нужную сторону – сделали дубликаты ключей от запасного, пожарного входа. Чтобы через запасной выход попасть на улицу, нужно было открыть дверь ведущую с лестницы первого этажа в подвал, затем пройти по подвалу в другой конец здания и, открыв еще одну, внешнюю дверь, выйти на волю.