Чтоб услыхал хоть один человек
Шрифт:
Акутагава-сэй
2 июня 1921 года, Китай
Сусукида-сэнсэй!
Я не забыл своего обещания «посылать материалы регулярно». Но выполнить его оказалось гораздо труднее, чем я предполагал. Причина в том, что, кроме осмотра достопримечательностей, памятников старины, посещения театров, университетов, мне приходится ещё тратить время на приёмах, лекциях, я вынужден принимать весьма уважаемых людей, желающих поглазеть на меня, как они глазеют на японскую саламандру в аквариуме зоологического сада. Когда я на судне, меня ловит капитан или эконом, и я должен внимательно рассматривать принадлежащие им фальшивые старинные книги и картины. Могу ли я после всего этого напрягать ум и что-то писать – нет, единственное моё желание лечь спать.
Искренне Ваш, Акутагава Рюноскэ
Июнь 1921 года, Китай
Мои дорогие!
В Ханькоу получил ваше письмо. Всё это время был очень занят и тянул с ответом. Со здоровьем у меня всё в порядке, не волнуйтесь. Не могу понять, сколько моих посылок вы получили. До сегодняшнего дня я отправил:
Из Шанхая – шесть ящиков и три мягких посылки (одну из них я отправил немного позже – это старинная европейская одежда).
Из Нанкина – ботинки и старинные изразцы (не помню, во сколько ящиков всё это упаковано – я поручил это сделать хозяину гостиницы).
Я вкладываю в письмо квитанции, сходите, пожалуйста, на почту и скажите, что количество отправленных и полученных посылок не совпадает. Возможно, что я сам ошибся, поэтому нужно подсчитать общее количество. (Всего из Шанхая я послал сначала восемь посылок, и, если, кроме старинной европейской одежды, эти восемь посылок вы получили, всё в порядке.) И ещё, количество книг, указанное на ящиках, может быть ошибочным. В них ещё должны быть старые газеты, которые я вложил туда. Поэтому, если даже количество посылок совпадает, нужно ещё проверить, все ли книги на месте. Очень прошу сделать это, хотя и понимаю, как это утомительно.
Хочу надеяться, что и посылки, и книги в них не пропали. В Ханькоу накупил книг иен на пятьдесят– шестьдесят, завтра отправлю. Не знаю, сколько это будет посылок. Чтобы купить нужные книги, я до предела сократил расходы, экономлю на всем. В Ханькоу директор отделения Сумитомо господин Мидзуно пригласил меня пожить у него, благодаря чему снял с меня расходы на гостиницу. В Китае, куда бы я ни попадал, все японцы оказывают мне самый сердечный приём. Как хорошо, что я стал писателем!
Завтра уезжаю из Ханькоу. Осмотрю Лаоян Лун-мень (дня три-четыре). После этого отправлюсь в Пекин. После отъезда из Ханькоу закончится большая часть моего путешествия.
Я тронут заботами Одзавы и Оаны. Послал им благодарственные открытки.
Живя в Японии, это трудно себе представить, но я целыми днями осматриваю всякие достопримечательности, а вечерами присутствую на приёмах, пишу заметки – в общем, безумно занят. За путевые заметки в газету засяду, только вернувшись домой, здесь ничего не получается. Вот почему писать такие длинные письма для меня каторжный труд. Даже открытку написать я могу, лишь урвав время от сна. Здесь жара как у нас в июле.
В Цзюцзяне встретился с сыном Икэбэ (это врач из Ходзё). Странно, когда встречаешь в Цзюцзяне человека, с которым двадцать лет не виделся в Японии. Сейчас он работает инженером в кинематографе Мацу-такэ.
Прошу вас, внимательнее относитесь к своему здоровью. Просыпаюсь по ночам и мечтаю о возвращении домой.
До свидания.
Акутагава
Р. S. Отправил письмо Ямамото в Пекин. Тётушка, продолжаешь ли ты уколы? Если будешь всё время наведываться в Сибу, то полюбишь тамошних детей, а наших перестанешь любить. Бывай побольше дома, прошу тебя.
14 июня 1921 года, Китай
Мои
Приехав в Пекин, встретился с Ямамото. В Китае сейчас повсеместно происходят волнения. Если ещё немного помедлить, то, опасаюсь, вернуться назад не удастся. Осмотрел Пекин (съездил в Датун и посетил храм Шифо). В ближайшие дни предполагаю отправиться в Шаньдун и, осмотрев Сайнань, Тайшань и Цюйфу, на острове Циндао сесть на корабль и морем вернуться в Пекин. Решил на этот раз в Маньчжурию и Корею не ездить. Таким образом, время моего путешествия сократится на треть, но ничего не поделаешь. В моей последней поездке (из Ханькоу в Пекин) мне повезло – не успел я покинуть Ичан, как там начались беспорядки. Только выехал из Ханькоу, как в Учане (он через реку от Ханькоу) вспыхнуло восстание. (Говорят, было убито более тысячи двухсот человек.) Эти волнения происходили сразу же после моего отъезда. Представляете, как бы я натерпелся, если бы они начались к моему приезду! Чувствую себя хорошо. Всё время хожу в летней китайской одежде. Она стоит здесь всего двадцать восемь иен – очень дешёвая и удобная. К тому же гораздо прохладнее европейской. В Пекине днём жара, но ночи прохладные. Я собираюсь вернуться в конце июня, самое позднее – в начале июля, меня это очень радует. Шаньдун – это уже почти Япония, и поездка в Сайнан – уже почти возвращение домой. Пришли книги, отправленные из Ханькоу? Я заранее оплатил пересылку и упаковку. Получите их, пожалуйста. Я и в Пекине покупаю книги. Скажите об этом тётушке. Саквояж пришёл в полную негодность. Всё идёт своим чередом, только вот клопы одолевают. О дне приезда в Токио заранее сообщу телеграммой, будьте все дома. Надеюсь, тётушка тоже не пойдёт в этот день в Сибу. Кстати, о Сибу – неужели брат до сих пор серьёзно занимается торговлей? На этом заканчиваю.
Акутагава Рюноскэ.
24 июля 1921 года, Китай
Я не поехал в Датун, так как из-за забастовки туда не ходили поезда. Пришлось остаться в Пекине. Пришли ли книги, посланные мной из Ханькоу? Здесь лето в разгаре. Сюда больше не пишите. Письмо идёт десять дней, а через десять дней меня уже в Пекине не будет. На этом заканчиваю.
Р. S. Поблагодарите, пожалуйста, Симодзиму-сэнсэя за то, что он мне регулярно пишет. (…)
20 сентября 1921 года, Табата
Уважаемый мэтр!
Всё время собираясь ответить тебе, дотянул до сегодняшнего дня. Знай – это произошло потому, что меня буквально заставили написать новеллу для «Кайдзо». К моему удивлению, писалось так легко, что я исписывал в день по десять страниц. Но получилась у меня новелла или нет – не знаю.
По-моему, «Мать», третья её часть, слабая. Следовало ярче выписать поведение героини в том месте, где она радуется смерти ребёнка. Уверен, от этого новелла только бы выиграла, во всяком случае освободилась от недостатков.
Я испытываю огромную радость, вспоминая в своих путевых заметках о Шанхае, о том, с чем пришлось столкнуться во время поездки. Писание новелл – это стремительный спуск с горы, а писание путевых заметок – спокойное движение по равнине. Как известно, процесс писания – самое скучное занятие для писателя. Восторгаться здесь нечем. Чтобы хоть немного отдохнуть, собираюсь съездить на горячие источники. А сейчас продолжаю понемногу писать путевые заметки и одновременно новеллу.
По твоим словам, читая дополнительный номер «Тюокорона», можно прийти к выводу, что японская литература находится в состоянии застоя. По твоему мнению, произошло это потому, что она лишилась духа свободы, существовавшего в то время, когда мы делали в ней свои первые шаги. «Как хорошо, если бы появлялись полнокровные произведения!» – восклицаешь ты. Я придерживаюсь аналогичной точки зрения. Но ведь каждый, кто говорит: хорошо, если бы появлялись полнокровные произведения, слово «полнокровные» понимает по-своему. Поэтому хорошо, если есть хотя бы туманное представление о том, что значит полнокровное произведение. Сейчас каждый человек перечисляет самые различные условия, необходимые для так называемого полнокровного произведения: реализм, романтизм, человечность, домовитость, – и всё это вкладывается в самое общее определение: полнокровное произведение. Это глупо. В результате появляется множество несоединимых точек зрения. Намного предпочтительней позиция старых натуралистов, утверждавших, что вне натурализма произведение вообще существовать не может. Твои нападки на Кикути тоже вполне резонны. Но и в данном случае меня огорчает безапелляционность – ведь удавшиеся ему произведения в полном смысле полнокровны. (В частности, я восхищён литературной колонкой в газете, которую он ведёт.)