Чтоб знали! Избранное (сборник)
Шрифт:
– У вас всё в порядке?
Кен удивлённо посмотрел на него:
– Конечно. А в чём дело?
– Извините, сэр, мне просто показалось, что вы плохо себя чувствуете.
Кен поблагодарил его и дал хорошие чаевые. Он взглянул на себя в зеркало – лицо было чужим.
В ванной на полу лежало полотенце, которое он бросил, собираясь в командировку. Он подумал о том, что одиночество – это когда приходишь домой и все вещи лежат на прежних местах. Кен наполнил ванну горячей водой, и пар быстро затуманил зеркало. Его взгляд опять упал на лежащее полотенце. В голову одно за другим лезли возможные объяснения происшедшего.
Натали оставила письмо с новым адресом. Но тогда зачем его класть в сейф? Можно было прямо оставить у смотрителя. Драгоценности? Но у неё их почти и не было, да и не умерла же она, чтобы
Родители её умерли, оставив ей наследство, достаточное, чтобы не заботиться о хлебе насущном. Натали была единственной дочерью. С родственниками она связей почти не поддерживала, и Кен не знал никого из них. Несколько раз он встречал её знакомых, но он не знал их по фамилиям. Близких подруг у неё не было. Ничего не оставалось, как ждать до утра. Кен думал, что проведёт бессонную ночь, но, к своему удивлению, быстро заснул.
Полчаса он ходил перед дверьми ещё закрытого банка. Кена допустили к сейфу только после тщательного изучения его водительских прав, кредитных карточек и после телефонных звонков каким-то менеджерам. Наконец Кен раскрыл дверцу сейфа и вытащил плоскую коробку – это была видео-магнитофонная кассета. Больше в сейфе ничего не было. Кен ринулся к машине и погнал к дому. Он вбежал к себе в кабинет, бросился к видеомагнитофону и вставил кассету.
На экране вспыхнула Натали – она сидела в кресле голая, в руке у неё дымилась трубка, и глаза её смотрели прямо в глаза Кена.
– Я знала, что ты вернёшься ко мне. Вернёшься навсегда, – заговорила она. – Ведь то, что случилось с нами, было от Бога. Мы расстались три месяца назад, но это ничего не значит – мы всегда теперь будем вместе. Я тебя не вижу, не ощущаю, не слышу твоего голоса, не чувствую вкуса и запаха твоего тела – но ты рядом. Я устала ждать, нет, мне больно ждать этих ощущений, и я отправляюсь в бесконечное путешествие. Помнишь, какая я (Натали развела ноги), мы могли иметь детей, а они бы сохранили память о нас, о том, как мы любили (Натали затянулась). Я дала тебе возможность забыть обо мне. Я сомневалась и верила, что ты – мой. А я всегда была твоей, даже ещё до нашей встречи – я видела тебя во сне, но твоё лицо было неотчётливо. И когда я впервые увидела тебя, я тебя сразу узнала. И всё поняла. Теперь и ты понял многое. И раз ты пришёл, ты сам решил свою судьбу, и я забираю тебя с собой.
Экран потух. Кен задержал дыхание в твёрдом предчувствии чего-то, и действительно, раздался взрыв, разметавший по комнате куски тела Кена. Его душа в то же мгновение соединилась с душой Натали, и они образовали единое целое, безмерно совершенное в своём инобытии.
Из книги «Двойственные отношения»
(Излюбленные рассказы)
1993
Страстная дружба
Я не хотел с ней жить, и подавно я не хотел на ней жениться. А вот Джил именно этого и хотелось. «Чтобы меня кто-нибудь дома ждал», – такого минимального, но необходимого эффекта от замужества или сожительства она нетерпеливо ждала. В этом желании много логики, и я ему сочувствовал, поскольку не возражал бы и сам пожить с женщиной, но совершенно иного склада, чем Джил. Я тоже хотел бы прийти в каменный дом на берегу озера или океана, где бы меня ждала красивая, как Джил, женщина, которая уже приготовила мне обед, но не, как Джил, ненавидящая готовить; чтобы дом был чистым, чтобы женщина служила мне, счастливо засматриваясь мне в глаза.
Жизнь с Джил происходила бы в вечно неубранной дешёвой квартирке, жрали бы мы всухомятку, её настроение менялось бы десять раз на дню, и ебля – главная радость наших долгих отношений – превратилась бы в разовые перепихивания наспех. Нет, в жёны она не годилась. Как, наверно, и я – в мужья. На последнее я напирал сильнее всего, чтобы не оскорблять достоинство Джил указанием на её никчёмность в этом деле. Если бы я ей сказал, что она не годится в балерины, то она согласилась бы с этим безо всяких обид, но не дай
В отношениях с каждой любовницей наступает такой момент, когда никакие подарки, никакое внимание её не радует, и единственное, чего она желает, и единственное, что её излечит от недовольства и сварливости, – это замужество – тотальное свидетельство любви, которое она принимает всерьёз и с тайным ощущением победы над сопротивлявшимся любовником.
С каждым месяцем недовольство Джил усиливалось. После нескольких оргазмов – хорошо хоть, что не «до», а то они могли бы и вовсе не возникнуть (у неё) – между нами неизбежно начинался разговор о безысходности наших отношений, и её настроение становилось беспросветным. Я одевался и уходил. С чувством великого освобождения и счастья я нёсся по автостраде домой и поздравлял себя с очередной победой, ибо если мужчина выеб женщину без денег и без наложения на себя обязательств по продвижению в сторону брака, значит, он выиграл бой. Ведь в глубине души женщина всегда презирает мужчину, который женился на ней, поскольку женитьба для мужчины – это акт слабости. Он уступает требованиям общества вместо того чтобы следовать требованиям своих желаний. Итак, если мужчина не женится на женщине, то она его начинает ненавидеть, а если женится, то она его начинает презирать. Но, как известно, до любви гораздо ближе от ненависти, чем от презрения.
Я дружески посоветовал Джил искать мужчину, который бы исполнил её брачные мечты, а пока ебаться со мной. Мне с ней было сладко, и, признаться, я представлял со страхом, что я когда-нибудь буду без неё, но мне было ещё страшнее представить, что когда-нибудь я буду только с ней.
Наши прежние отношения строились на презумпции моногамии (как Джил того желалось). Я же ей внушал, что моногамия и прочая верность вовсе не являются доказательством любви. Ведь теперь уж все признались-перепризнались, что в фантазиях измены всякого рода процветают, как в тропиках. Задача общества в том, чтобы не позволить фантазиям превратиться в реальность. А раз есть желание, то разве не является самым естественным попытаться удовлетворить его для того, кого любишь. Истинная любовь будет стремиться моногамию уничтожить, ибо моногамия противоречит фантазиям возлюбленных, а значит, и их сексуальной жизни. Так что, если ты требуешь верности от партнёра, то это эгоизм. Если же ты принуждаешь к верности себя, то это самоистязание. Истинная моногамия уже заложена в мужчине природой, и она заключается в том, что, если перед тобой лежит десяток голых баб, то ты выбираешь одну, в которую хочешь кончить. В этом и состоит «единственность» женщины, ибо ты не можешь кончить одновременно в нескольких. Вот в чём настоящая суть моногамии.
Джил в ответ на мою теорию пыталась уничтожить меня словом «циник». «Что ж, – думал я, но вслух не говорил, – женщины ненавидят цинизм, потому что с его помощью мужчине удаётся избежать женитьбы».
Джил была исключительно ревнива и бесилась от одной только мысли, что я могу совокупляться с кем-либо ещё. Я же не тревожился, представляя, что она с кем-нибудь спит, – главным для меня было, чтобы она была готова раздвигать ноги, когда бы я этого ни захотел. А что она делает в промежутках, меня мало волновало. Более того, я испытывал не ревность, а неожиданный восторг, представляя её с другим мужчиной, мысленно глядя на неё со стороны, на наслаждение, ею поглощаемое, на её столь знакомые движения бёдер, стремящихся к оргазму. И я испытывал от этих фантазий вполне законное наслаждение. В психоаналитических анналах такие чувства диагностируются как латентный гомосексуализм. Что ж, пущай диагностируют, пока я наслаждаюсь.
Джил постоянно подозревала меня в неверности, и не без оснований, хотя я тоже спал с ней всегда, когда ей этого хотелось, но в промежутках у меня имелась, по меньшей мере, ещё одна любовница. Женщины требуют верности, потому что тогда им легче управлять партнёром, шантажируя пиздой, а если нет другой пизды, ты становишься более зависимым от единственной.
Самое мучительное чувство у Джил, как, впрочем, и у многих женщин, возникало от предположения, что я хочу её только ебать. Женщины чувствуют себя несчастными в двух случаях: когда их никто не хочет ебать или когда их хотят только ебать.