Чуб земли. Туланский детектив
Шрифт:
Налила себе камры — по-холостяцки, в немытую кружку. Вцепилась в нее двумя руками: горячая, зараза, а мне того и надо! Сама не заметила, как замерзла, но идти наверх за теплым домашним лоохи было лень. «Интересно, — вдруг подумала я, — а если бы мне пришлось заказывать такую подушку, что бы я хотела видеть и слышать по ночам? Чтобы приходил не сразу и из какого-нибудь неожиданного места, это понятно. А еще? Чтобы говорил: „Солнышко мое маленькое“? Бр-р-р, жуть какая! Нет уж, пусть лучше молчит и… Да, точно, пусть молчит. Все не так ужасно… А между прочим, мне ведь и придется заказывать такую подушку! Или до заказа дело не дойдет? Да, пожалуй, скорей всего не дойдет, мне ведь только мастера
Я совсем разволновалась. Встала, обшарила дом, наконец отыскала в буфете едва початую бутылку «Джубатыкской пьяни». Ненавижу это пойло, но в доме держу зачем-то. А Осский Аш, который очень люблю, никогда домой не покупаю. Чтобы не спиться, что ли?.. Понюхала, поморщилась, но сделала пару глотков. Считается, что выпивка успокаивает нервы и навевает сон, а мне сейчас именно это и требовалось.
Вместо сна во мне почему-то проснулся аппетит. Пришлось снова вставать и устраивать обыск. Еды в доме не было, кроме баночки гугландского травяного варенья и мешочка болотных орехов. В связи с происхождением орехов вспомнила: «утонуть в твоей сладенькой трясиночке», — и расхохоталась, бессильно уронив голову на руки. А успокоившись, вдруг устыдилась. Да, люди часто кажутся друг другу смешными и нелепыми, особенно когда речь идет о таких вот интимных пристрастиях, глупых словечках, которые нельзя произносить при посторонних, но можно и даже нужно нашептывать на ушко тому единственному в мире человеку, которому они предназначены. Вовсе не обязательно покойная туланская старушка была дурой и размазней, просто во времена ее юности такие вот идиотские приторные словечки наверняка были обычным делом, нормой, как для нас, скажем, прошептать: «Хорошая моя», уткнувшись губами в шею. А для нее такая немногословность — дикарство или душевная холодность, можно спорить на что угодно.
«Если бы у меня была такая вот подушка, — думала я. — Такая же, только сделанная по моему заказу. И вот я бы жила-жила, каждую ночь запиралась бы в спальне — не сны волшебные по заказу глядеть, а кое-что покрепче, послаще, почти как настоящее!.. И потом умерла бы, а какая-нибудь девица из сыскной конторы взялась бы разбираться с моей подушкой и ужасалась бы: „Вот же дурища какая!“ Или, еще хуже, ржала бы, как вот я нынче…»
Я отхлебнула еще пару глотков из бутылки, закусила вареньем и вдруг разревелась, чего со мной уже очень давно не случалось. Так давно, что я чуть не сказала «никогда», но это, конечно, было бы некоторым преувеличением.
Я сидела в своей гостиной и ревела как младенец: долго, громко и даже с удовольствием. Оплакивала бедную туланскую старушку, сочинившую себе юного кудрявого любовника, и себя я тоже почему-то оплакивала. То ли за компанию, то ли потому, что вдруг поверила, что мы с этой мертвой мечтательницей — одно и то же, никакой разницы, кроме нескольких несущественных деталей. Когда мне казалось, что слезы вот-вот иссякнут, я делала очередной глоток, словно бы и правда полагала, будто Джубатыкская Пьянь быстро и легко превратится в слезы и вытечет из меня вон вместе с невесть откуда взявшейся жалостью и болью. Наплакавшись, я уснула прямо в гостиной, на ковре — не то чтобы сил не было добраться до спальни, просто там меня ждала лиловая подушка с розовыми цветочками, а мне отчаянно хотелось быть от нее подальше — не знаю уж почему. Вроде бы не труслива и не брезглива — а вот нашлась и на меня управа.
А
Он каким-то образом открыл мою дверь, вошел в гостиную и замер, изумленно уставившись на пустую бутылку из-под Джубатыкской Пьяни и мое неподвижное тело на полу. То есть это я так предполагаю, что он замер. Как было на самом деле, не знаю: спала без задних ног. А проснулась оттого, что шеф поднял меня с пола и поставил на эти самые задние ноги, без которых я только что так распрекрасно обходилась.
— С тобой все в порядке? — спрашивает.
А я мычу что-то несуразное, башкой квадратной трясу. Ничего не понимаю.
Потом, конечно, сбегала вниз, умылась, пришла немного в себя. Пока я плескалась, сэр Джуффин где-то раздобыл кувшин свежей камры — неужели в соседний трактир успел выскочить? — наполнил мою кружку, достал из-за пазухи сверток с бутербродами. Ему Кимпа, дворецкий, постоянно с собой на службу семислойные кеттарийские бутерброды всучивает, а шеф потом не знает, как от них избавиться. Выбросить жалко, а есть невмоготу. Раньше, пока сэр Макс был с нами, Джуффин ему все скармливал, а теперь совсем беда. Ну, сегодня ему повезло: у меня с похмелья был зверский аппетит.
Увидев, как я набросилась на еду, сэр Джуффин понял, что со мной все в порядке, но на всякий случай спросил:
— Как ты себя чувствуешь? И что тут у тебя происходит?
— Ничего особенного, — буркнула я. — Просто не могла заснуть до рассвета после всех этих дурацких экспериментов с вашей грешной подушкой. Было всех жалко и очень противно. Ну и напилась с горя. А что еще делать?.. А почему вы сюда приехали? Потому что я на службу не пришла? Уже, что ли, совсем поздно?
— Да нет, наоборот, очень рано, — успокоил меня шеф. — Просто я тебе зов послал, хотел поскорее узнать новости. А ты так крепко спала, что ничего не почувствовала. Ну, я сдуру решил, что ты без сознания валяешься, приехал тебя спасать.
— Вы почти не ошиблись, — вздохнула я. — Действительно валялась, практически без сознания, как портовый нищий в Последний День Года. Но подушка тут ни при чем, можете мне поверить. Ну, то есть валялась я не из-за нее. Три четверти бутылки Джубатыкской Пьяни выдула — сама не понимаю как. Собиралась-то всего пару глотков, чтобы уснуть.
— Каяться потом будешь. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? — не отставал сэр Джуффин.
Я проанализировала свои ощущения.
— Неважно, конечно. Но, знаете, для человека, который столько выпил и проспал всего пару часов, я чувствую себя просто прекрасно.
— Хорошо. В общем, я так и думал. Видишь ли, я почти уверен, что здесь, у нас, такая подушка совершенно безопасна. Но по мере удаления от Ехо подушка больше не может питаться силой Сердца Мира и начинает существовать за счет своего владельца. Все просто: если бы та несчастная старуха осталась в Ехо, была бы жива до сих пор и еще много лет. Но она уехала домой, в Тулан, и угасла за полгода… Ладно, с этим ясно. Теперь скажи: ты с парнем поговорила? Записи делала?
Я кивнула, не в силах сдержать нервный смешок. Поднялась в спальню, принесла шефу самопишущую табличку, заодно и подушку прихватила: пусть увозит эту пакость из моего дома! Видеть ее не желаю.
— Имейте в виду, там, на табличке, нет никакой ценной информации. Три часа совершенно нелепого бреда. Я полночи ржала… а потом еще полночи напивалась и плакала.
— Ну, последнее мне вряд ли грозит, — ухмыльнулся сэр Джуффин. — Спасибо за работу, Меламори. Иди наверх и отсыпайся. Заслужила.
— Еще бы не заслужила, — вздохнула я. — Всю ночь с таким красавчиком щебетала! А потом еще Джубатыкскую Пьянь уничтожала в поте лица. Спасибо, сэр. Я всегда знала, что вы способны оценить мои достижения.