Чудь
Шрифт:
Вот вроде кто-то промелькнул в окне полуразваленной халупы, вон тень в сгоревшем доме на углу, а нет, это кажется собака пробежала… Адреналин просто наполнял всё тело подростка изнутри, заставляя руки трястись, а сердце ускоренно биться. Но он не останавливался и всё-таки упорно шёл дальше по кажущемуся мёртвым посёлку, где из-за каждого угла за нами наблюдал невидимый взгляд. Одному Толяну всё было трын-трава. И только потом Александр понял почему. Тот был прожжённый, видавший виды, не раз сидевший зек, твёрдо знавший главное правило – никогда не бери ничего в руки, за что можно получить срок, пусть всё опасности несёт на себе кто-нибудь другой. У него самого с собой ничего не было: ни денег, ни паспорта, ни даже сигарет. Снова в места «не столь отдалённые» он
Наконец-то узкая сельская дорога их вывела к деревенской развилке-рогатке, в центре которой стояла изба, вроде такая же, как и все остальные, но чем-то отличающаяся, кажущаяся более обжитой. Около неё уже толпились серые личности, что-то ожидая и нервно куря. Толян как свой, будто рыба в воде, сунув руки в карманы пиджака, подошёл к ним:
– Здравствуйте, граждане тунеядцы-шаромыжники, что не пущают вас? Это вы правильно звать не уме-е-е-те. – он зачем-то начал театрально заикаться, как будто кого-то передразнивал, – учитесь, сейчас всё будет!
Сложив руки лодочкой, громко крикнул:
– ДубрИдин! Лан Злата, Злата Ким! Сыр ту дживЭса? Яв дарИк.
На его призыв из покосившейся избы, придерживая дверь, чтоб не отвалилась, вышла молодая цыганка, нереально красивая. В принципе больше никогда в жизни Санёк столь красивых цыганских девушек не видел. Вьетнамские корни, смесь двух разных народов, жёлтого с чёрным, делали её красоту необычайно экзотичной. Раскосые глаза, жёлто-чёрная кожа, миниатюрная фигура… Ради таких, наверное, и устраивают войны. Чёрные, как смоль, волосы ниже пояса, полные абсолютной, изначальной красоты смуглые черты лица, стройное девичье тело, одетое в национальные разноцветные платья, молодая грудь, очерченная сквозь кофту, всё это наводило на мальчика столбняк.
«Шамаханская царица», – одна мысль крутилась в голове Шурика.
Вьетнамская цыганка с идеально ровной осанкой плавно подплыла к Толяну.
– Бахталэс, Толян, сыр ту дживЭса?
Сказочная принцесса встала прямо рядом с молодым человеком, и он замер, раскрыв рот, ошарашенный её красотой.
– Да я тут с другом, Злата Ким. Ну ты что застыл, давай лавэ! Что, Злата понравилась? – хитро спросил Толян, вогнав молодого приятеля в краску.
Санёк достал из заднего кармана джинс честно заработанные на разгрузке вагонов скомканные двадцать пять рублей и протянул красавице. Та, одарив его взглядом своих прекрасных чёрных раскосых глаз, которые не могли оставить спокойными ни одного мужчину на земле, поплыла-полетела над землёй дальше к скапливающейся толпе и собрала деньги.
Всё это действие происходило как в тумане и казалось, что Санёк очутился сказке, в кино. Революционные деревни, вьетнамцы, цыгане, мёртвые посёлки, восточная красавица, собирающая дань, всё это было нереально, ярко, будоражащее.
*****
Удивительно, но после, когда Шурик снова и снова приезжал в «Мёртвое село» один, без Толяна, он больше никогда не встречал прекрасную Злату Ким. Вместо неё на крики выходила старуха Нгует, по-нашему Ворона – старая, страшная вьетнамка с гримасой ненависти на смуглом, почти тёмно-жёлтом лице. Сказка закончилась так и не начавшись. Санёк даже осторожно пытался спросить её, где Злата Ким, на что получил только угрюмый ненавидящий взгляд и каменное молчание.
– А я и есть Злата Ким, что нравлюсь? – прокричала-прокаркала в ответ отвратительная вьетнамка беззубым ртом и захохотала, как смеются вороны.
Старуха была столь страшной и уродливой, что наверняка являлась раглаем из племени вьетнамских ведьм. Правда у Александра была ещё одна версия, он думал, что колдунья обернулась красавицей на время, пока он только входил, благодаря Толяну, в этот страшный дом и ближний круг необычного кочевого народа. А потом попросту скинула, как морок, шагреневую кожу, обманное обличье и стала тем, кто она есть на самом деле. А может была и ещё какая-то страшная тайна,
*****
После того как деньги были собраны, красавица Злата Ким подошла к ближайшим кустам, где, как оказалось, совершенно наглым образом, прямо рядом с толпой, лежал полиэтиленовый мешок, набитый неизвестными вещицами. Роковая вьетнамская красавица с цыганскими корнями каждому раздала что-то, видимо то, что полагается.
– А откуда она знает, что нам надо? – изумлённо спросил Толяна Санёк, сжимая дар Златы Ким в кулаке, но боясь его разжать и посмотреть в ладонь.
– Запомни, в этом месте каждый получает только то, что на самом деле хочет. Вот бывает, идёт человек с твёрдой уверенностью что за чем-то очень нужным, например, лекарством дефицитным для больного родственника заморским, которого в аптеке не найдёшь, думает об этом, просит, молится. А получает амулет для приворота… Или яд… Тут материализуются самые твои откровенные мысли и желания. Нельзя обмануть самого себя…
Удовлетворив всех, каждому отдав какую-то вещь, которую нельзя было увидеть соседу, Злата Ким сказала напоследок Толяну:
– Тэ явЭс бахталО!
Что в переводе с цыганского значит «Счастливо оставаться». Её безупречная фигура проплыла обратно, в заброшенный дом, и скрылась за его тёмными покосившимися стенами…
– Ох, красивая девка, Злата Ким… – цыкнув железным зубом, протянул Толян, – Но ты это, на неё слюни-то не пускай, губёнки не раскатывай. Она дочь местного мандарина и одновременно цыганского барона, за неё голову махом отрежут, даже не моргнут. Можно отсюда и не выбраться никогда, без головы-то и ног не больно побегаешь. Так и останешься плавать в Неве с привязанным к ногам камнем. Вьетнамцы они, кстати, такие, кровожадные. А уж вьетнамские цыгане, это я тебе скажу, вообще что-то с чем-то. У них же главное местное лакомство знаешь какое? Собака, фаршированная человеческими ушами убитых врагов, они думают, что таким образом от врага силу его себе забирают. Что загрустил, не тушуйся, хватай свои сокровища и поканали отсюда, сейчас военные нагрянут!
В этот момент Толян удивительным образом преобразился и показался Саньку похожим на актёра из «Начальника Чукотки». В своём колхозном наряде он поразительно теперь напоминал того эпатажного персонажа. Они вдвоём пошли по странным образом материализовавшимся внутри Ленинградской области пустынным барханам песков. Где-то вдалеке, как мираж, маячил караван верблюдов, которых здесь не могло быть по определению, а сухой горячий ветер трепал саксаул и гнал куда-то «перекати-поле», унося с собой звон колокольчиков кораблей пустыни. Пески эти можно было принять и за иссохшую реку, и за степную пустынь, невесть откуда взявшуюся в совершенно не подходящей для того климатической зоне.
– Толян… А как это вроде мы были в деревне, а потом сразу пустыня, а впереди вон высотки недостроенные… – удивляясь метаморфозам пространства лепетал Шурик.
– Это же Зона, Санёк, – спокойно отвечал сталкер, – Тут и не такое увидишь, так что ты привыкай, здесь ничему удивляться нельзя.
– Что за Зона?
– Со временем поймёшь…
Сталкер и Санёк преодолевали горы песка, поднимались и опускались по пустынным песчаным тропам, пока наконец не вышли к строящимся коробкам новостроек. Там Толян, видимо не раз уже здесь бывавший, смело юркнул в один из подвалов. Ох уж эти подвалы панельных девятин! Кто из пацанов там не бывал, не прятался в секретных теплушках между трубами, не гонял кошек, не курил втихаря «Радопи» и не пивал вина? Эти грязные, загаженные подвалы с лабиринтом технических помещений и вереницей трубопроводов с детства знакомы каждому советскому школьнику. Этот же конкретный подвал был ещё не до конца оборудован, с песчаным полом и грудами строительного мусора.