Чудаки и зануды

Старк Ульф

– Ну как язычок, милашка? Не болит? – поддразнила я Катти.

– Ой, это ты, што ли? – удивилась она. – Вше нормально. Ш яшиком вше в порядке.

– Класс, – кивнула я, чувствуя, как холод пробирает меня до костей, и обернулась к Исаку: – А ты как?

– А что?

– Может, еще птички нужны? – спросила я с ледяной улыбкой. Я чувствовала, как во мне опять поднимается злоба.

– Ты что, ревнуешь? – невозмутимо поинтересовался Исак.

Эта невозмутимость меня взбесила. Я готова была броситься на него с кулаками. Но

Исак уже выскользнул из Каттиных объятий и направился к чипсам и прочей жратве. Головокружительный миг, когда жизнь представилась мне как медленный поток, где радость и горе сливались в звуках виолончели, соединявшей все вокруг, – этот миг прошел. Я снова очутилась один на один со своими проблемами.

Ревную? Неужели правда? Стою тут, как шут гороховый, изображаю неизвестно кого и ловлю косые взгляды начерненных глаз, а тот, с кем мне хочется быть, уходит жрать всякую гадость. Весело, нечего сказать!

– Пошшли. – Катти потянула меня за собой. – Пойдем продолжим то, што не доделали в прошлый раш.

Я вытянула шею и вроде бы разглядела вихры Исака, а Катти меж тем тащила меня по бесконечному ковру, усеянному хлебными крошками.

Хриплым голосом она мурлыкала мне на ухо:

– Штей. Ай вонт ю ту штей…

Мейк ап йор майнд, дишайд.

Ви куд би мейкинг лав тунайт

Телл ми йеш энд нот ай майт…

И тут я споткнулась. Чертовы ботинки!

Чтобы не упасть, я обеими руками уцепилась за Катти. Клоунские ботинки наехали один на другой, согнулись и в конце концов зарылись носами в ковер, словно два сбитых самолета.

Мы протаранили толпу и спикировали прямо на стол с креветками. Миска вдребезги разбилась, ударившись о горшок с экзотической пальмой, а мы приземлились на ковре. Падая, я треснулась обо что-то головой, так что все поплыло перед глазами. Я лежала на Катти, обхватив ее руками.

– Уф! – простонала Катти. – Зашем так горяшиша!

Я попыталась оторваться от пола, но, падая, мы стащили со стола скатерть и запутались в ней. Выбраться никак не удавалось.

Каттины глаза смеялись, а мне было не до смеха.

– Что это вы там делаете на полу? – крикнул один из задавал.

Катти чмокнула меня в щеку.

– Мошет, еще полешим, милый, – проворковала она мне на ухо.

– Нет уж, – отрезала я.

Наконец мы снова были на ногах. Все, ухмыляясь, таращились на нас. Я была просто вне себя от злости, вдобавок меня жутко знобило. Все же я попыталась изобразить улыбку. Сколько еще это может продолжаться? Куда Катти меня снова тащит?

В этот миг Пепси включил-таки напольную лампу, с которой возился весь вечер. Она замерцала и замигала, рассыпая вокруг яркие красные лучи, отчего площадка в середине комнаты сразу преобразилась в дискотеку, где «Siouxie» и «Banshees» выли свои унылые песни прямо в наши жаждущие уши.

– Пошли потаншуем. – Катти потащила меня в центр мигающего светового круга.

Интересно, как танцуют мальчишки? Вот на таких вещах проще всего засыпаться. Я старалась двигаться нарочито неуклюже, подражая холодной невозмутимости Траволты, который только что врезался башкой в стол. Я завидовала Катти: согнув колени, она покачивалась из стороны в сторону, так что волосы развевались, а грудь в обтягивающей кофточке подпрыгивала. Судя по всему, она старалась походить на Дженнифер Билз из фильма «Танец-вспышка», который я не видела, а Катти смотрела вместе с Исаком.

Будь я мальчишкой, точно бы в нее влюбилась, подумала я.

Будь я мальчишкой, я бы вечерами, лежа в постели, мечтала о ней.

Будь я мальчишкой, мне бы нравились ее острый язычок и желтые глаза.

Будь я мальчишкой, как Исак… подумала я и так топнула ногой, что от боли слезы подступили к глазам.

– Ты мне нравишша, Шимон, – прошипела Катти, проплывая мимо. – Никто еще не швырял меня на пол в гоштиной и не тишкал под шкатертью, в разгар вешеринки!

– Это недоразумение, – попыталась объяснить я. – Недоразумение! Слышишь! Неужели не понятно?

– Непонятно, – ухмыльнулась она в ответ.

– Ты мне тоже нравишься. Только по-другому.

– Как это по-другому?

Она обвилась вокруг меня, прижалась грудью к Ингвиной рубашке, так что мне показалось, что это моя грудь, а не ее. Ватный рулик у меня в штанах съехал куда-то набок.

Катти, видимо, решила, что я с ней заигрываю: играючи укусила за язык, играючи изваляла в объедках креветок.

– Не могу я быть с тобой! – Я старалась придать голосу твердость ледяного комка у меня внутри. – Ничего не выйдет.

– Пошему? – Похоже, до нее начало доходить. Мы по-прежнему стояли, не шевелясь, вплотную друг к другу.

– Ты не виновата. Это со мной что-то не так.

– Што не так? – прошептала Катти нежно, намекая, что она, как заботливая медсестра, может исцелить любые мои раны.

– Ты меня не заводишь, – сказала я, чтобы прекратить бесполезные объяснения.

– А по-моему, наоборот, – возразила она с непререкаемой убежденностью.

– Нет. На самом деле.

– А как ше пошелуи? А объятия? И… и вше оштальное?

– Недоразумение.

– Ах ты, гад! – Катти влепила мне пощечину.

И я осталась одна в мерцающем свете. А вокруг смеялись, шептались, танцевали.

Пора было сматываться. Не стоило вообще приходить. Но раз уж я сдуру заявилась, самое время было одуматься и прекратить выпендриваться.

Но я не ушла, и остаток вечеринки обернулся сплошным кошмаром.

Я большей частью слонялась из угла в угол в поисках Исака, чувствуя на себе обиженный взгляд Катти. Динамики, словно черные бомбардировщики, ревели все громче. Какие-то молодцы, именовавшие себя «Слуги наслаждения», пели о том, как они от всего устали – устали любить, устали жить, но наслаждения от этих песен не было и в помине.