Чудаки и зануды
Шрифт:
– Пошли в сарай, обогреемся, предложил Исак. – Я замерз, как цуцик. В животе словно сплошной лед.
– У меня тоже, – призналась я, ухитрившись совладать с икотой.
В сарае было холодно и сыро. Негнущимися руками мы развели огонь в старой железной печке, зажгли керосиновую лампу и примус, чтобы стало хоть чуть теплее. Печка разгоралась медленно, поленья потрескивали, когда сырой холод выходил из них.
Я едва не плакала от усталости. Пока мы плыли обратно, одеяла и полотенца намокли, а нашу одежду можно было выжимать. Хоть бы обсохнуть. Не возвращаться же домой в таком виде.
Мы сбросили с себя одеяла, полотенца, стянули трусы. Тепло из открытой дверцы печки обвевало нас, словно летний ветерок, огонь отбрасывал по стенам сарая яркие колеблющиеся тени. Я сдернула с кровати грязноватое покрывало и насухо им растерлась.
Вдруг я почувствовала на себе взгляд Исака, почувствовала так же явно, как тепло от печки. И поняла, что он заметил. Но мне уже было все равно. Я слишком устала и замерзла, чтобы притворяться дальше. Стоило мне стянуть трусы – и все раскрылось. Ну и пусть! С Симоном покончено. Он утонул. Навсегда.
Я повернулась к Исаку. Он недоуменно таращился на меня, для него это было уже чересчур. Он смотрел на меня, как на привидение.
– Видно, в воде обронила, – ухмыльнулась я.
– Ну и дела, ты что же, все это время была девчонкой? – Сообразив, что сморозил глупость, Исак тоже усмехнулся.
– Меня зовут Симона, – сказала я.
Мы развесили одежду на веревке перед печкой. А примус выключили, сарай уже достаточно нагрелся. Тепло подействовало на нас, как пригоршня снотворных таблеток. Даже если б захотели, мы не в силах были уйти.
Я легла, просто не держалась на ногах. Исака тоже сморило. Смущенно и неуверенно он улегся рядом на шаткую раскладушку, такую же ненадежную, как лодка.
Странно было лежать рядом и чувствовать жар его кожи.
– Все-таки я не могу понять, – пробормотал он.
Я провела рукой по его волосам, которые уже высохли.
– Крыса, – шепнула я в подушку.
– Обезьяна, – мгновенно отозвался Исак.
– Вонючка, – рассмеялась я.
– Психованная, – пробурчал он и обнял меня.
Я прижалась к нему и хотела было признаться, что он мне нравится, но передумала – это может подождать. Вдруг в разгар объяснения на меня нападет икота? Так мы лежали и ждали, и ждать было приятно, а в углу всхрапывала печка, посвистывала керосиновая лампа, потрескивали стены.
Близился рассвет.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
– Не хочу! – крикнула я.
Исак склонился надо мной, его веснушчатые руки обхватили мою неразвитую грудь, а лицо было совсем близко.
– Не глупи! Почему?
– Просто не хочу, и все.
Утренний свет проникал сквозь окошко, испещренное причудливым узором из раздавленных мух и пауков, пронизал облако пыли, копоти и старого табачного дыма и окрашивал дощатые стены в романтический розовый цвет. Даже Исак выглядел розовым.
– Ну пожалуйста. – упрашивал он.
– Только не сейчас. Подожди, – твердила я.
Мне так не хотелось вставать. Я еще толком не проснулась и не испытывала никакого желания очутиться вновь на холодном ветру. Печка погасла. Вот бы так и лежать, прижавшись животом к спине Исака, сплетя ноги под вонючей тряпкой, заменявшей нам одеяло.
Я схватила Исака за взъерошенные рыжеватые вихры и потянула на раскладушку. Пружины жалобно застонали. Он упал на бок, и я уткнулась носом ему под мышку, как Килрой.
– Ты мне нравишься, – прошептала я.
Так, по-страусиному зарывшись головой в эту нежную ямку, мне было легче признаться. Но я не смела поднять глаза.
– Прекрати! Щекотно! – хохотнул Исак и повернулся. Вонючее покрывало соскользнуло на пол.
Исак не шевелился. Его рука лежала у меня на животе, словно голый зверек. Я осторожно погладила его, опасаясь, что он вскочит и уйдет, оставив меня одну.
Ночью он еще был одурманен холодной водой и усталостью и не успел свыкнуться с мыслью, что я девчонка. А может, притворяется, ведь я не давала ему утонуть, пока не подоспели на лодке Пепси и другие ребята. Может, это всего-навсего благодарность?
– Иди, если хочешь, я тебя не держу, – сказала я, не выпуская его руки.
– Так отпусти меня, – пробормотал он.
Я вздрогнула, как от удара, и разжала руку.
Но он не ушел. Взял в ладони мое лицо и осторожно, почти благоговейно, поцеловал меня в кончик носа.
– Чудачка! Как ни странно, но и ты мне нравишься. Хотя от всей этой путаницы голова идет кругом.
Мы поцеловались по-настоящему. Только без всяких там языков и укусов и без визга Ульфа Лунделла. Под плеск воды на берегу, птичий щебет и беспокойный стук крови в висках.
Я положила голову Исаку на грудь и смотрела ему на ноги. Его член между ног поднимался, как игрушечный надувной язычок. Он изгибался забавной дугой, словно рогалик, розовый в рассветных лучах.
– Да ты его застудил! – пошутила я и дотронулась до него. – Смотри! Он же совсем холодный!
Исак покраснел и перевернулся на живот.
– Дурочка! – хмыкнул он дружелюбно. – Теперь и правда пора собираться. Нас небось обыскались.
Черт! Я обо всем забыла.