Чудес не бывает
Шрифт:
— Не лги. Мне не лги — дороже себе встанет, — предостерег.
— Не собираюсь милорд.
— Тогда ответь — ты ведьма?
— Нет.
— Тебя называют Иволга?
— Да.
— Ты живешь в лесу?
— Д-д-да.
— Недалеко от ручья святого Густова?
— Да.
— Тогда ты лжешь мне.
— Нет, милорд!… Я не ведьма.
— Кто же ты? — герцог пытался быть мягким, чтобы не спугнуть колдунью. Она была нужна ему, слишком нужна, чтоб он позволил себе сорваться.
— Человек.
— Человек… — мужчина отпустил женщину, выпрямился и в раздумьях обтер пальцы батистовым платком. — Знакома
— За что милорд? — испугалась Исвильда, но не с мольбой, а скорей с недоумением посмотрела в глаза Боз Даган.
В этих местах она появилась всего лишь полгода назад, но уже была наслышана о крутом нраве хозяина здешних мест. Ей так же было известно о забавах его сыновей — старшего Галигана и младшего Фелигора. Правда ни того, ни другого видеть ей не привелось, но говорят, красавцы, как и их отец. Герцога она видела впервые и находила, что молва не обманула ее, приписав лику Дагана суровые черты. Но не понимала — в чем же тогда красота герцога? По ее мнению жесткие черты и четкий профиль — не эталон. В лице во истину красивого человека должны проступать черты одухотворенности: мягкие складки на лбу от частых раздумий, а не хмурые морщины угрюмости, губы у хороших людей не бывают тонкими, как у герцога, а тяжелый подбородок признак решительной и жесткой натуры, а никак не добродетельной и порядочной личности.
Оррик Даган — другое дело, правда, он бастард, но для кого это имеет значение?
В тот раз, когда Исвильда увидела Орри Даган в лесу, шел дождь, и она не сразу поняла, кто перед ней. Капюшон, скрывающий лицо, одинокого всадника с военной выправкой, насторожил ее. Что мог в непогоду делать воин один в лесу? Нет, хорошего от вояк не жди.
Она влезла повыше на дуб, но предательница ветка, затрещав, заставила всадника вскинуть голову на звук и потянуться к мечу. Крепкая рука легла на рукоять, а взгляд серых глаз встретил испуганный взгляд бирюзовых.
— Миледи? — мужчина явно удивился. Еще бы — глаза у Исвильды редкого цвета, да, пожалуй, еще и ее местоположение так же было необычно — не каждый день встречаешь девушку, возомнившую себя белкой. — Что вы делаете на дереве?
— Жду закат, — брякнула она первое попавшееся на ум.
Всадник моргнул, не понимая, что к чему и вдруг улыбнулся:
— Позволите присоединиться?
— Нет! — испугалась девушка и, дернувшись, покачнулась, ветка под ногой хрустнула.
— Все, все, беру свое предложение обратно, только не шевелитесь! — заверил ее мужчина, выставив ладонь. — Но если вы передумаете и найдете более крепкое дерево для встречи заката, оповестите, пожалуйста, меня, я с удовольствием примкну к вашему обществу, — улыбнулся он. И Исвильда поняла — он не способен на зло. — Меня зовут Орри Даган. А как зовут вас, милая властительница лесной чащи?
Милая. Так Исвильду называл лишь папа, мама же звала ее иволгой. "Моя любимая Иволга"…
— Иволга.
Зрачки мужчины расширились. С минуту он молча изучал ее и вновь улыбнулся:
— Я слышал, что в этих местах появилась волшебница, но не думал, что это правда.
Он назвал ее — волшебница, а никак обычно звали другие — ведьма, и при этом просили ее помочь то вылечить ребенка, то прибавить молока корове, то посмотреть будущее, словно она и правда волшебница.
Этот ничего не просил, но поклонился так, словно получил все что хотел, и направил коня в глубь леса, к тропинке ведущей к замку Даган…
Только на утро девушка поняла, что пришла к тому, кого искала — всю ночь ей снилось будущее, в котором Орри был рядом с ней, хотя себя она не видела.
— Итак, вы будите молчать? Мне все же пригласить пыточника?
— Лучше скажите, что вы хотите, милорд?
Боз задумался — действительно, что он пристал с бессмысленным вопросом — ведьма она или нет? Разве это важно?
А ведь важно — если она ведьма, то заставлять клясться на распятии о неразглашении доверенной ей тайны, глупо, и как тогда надеяться на содействие?
Если не ведьма, то разговор вовсе не имеет смысла, хоть клятва бы имела смысл и толк.
— Ты знаешь волшебные заклятья? — склонился над ней герцог, испытывающе заглядывая в глаза.
— Нет, милорд.
— Веришь в Христа?
— Я верую в Бога.
— Ты помогаешь людям? Я знаю, ты лечила барона Фригго от чахотки. Успешно. Как же ты его смогла поднять почти мертвого, если не знаешь заклятий? Молитвой Христу? На святую ты не похожа, иначе жила бы не в лесу, а в монастыре.
— В монастырь, милорд, меня бы не взяли — я бесприданница.
— Допустим, но ты могла бы жить при монастыре, помогать монашкам в их богоугодном деле.
— Простите, милорд, порой молитвы мало, нужны еще и травы, доброе слово, нужное.
— Ты знаешь такое слово?
— Да.
— Скажи! — потребовал, еще ниже наклоняясь к ней.
— Верую.
— Что? — герцог нахмурился — нищенка издевается над ним?
— Верую, милорд. Вера, только вера творит чудеса.
С этим нельзя было не согласиться и Боз, отпрянув от женщины, задумчиво потер подбородок: а она неглупа. Хорошо это или плохо?
— Ты утверждаешь, что веры достаточно, чтобы излечиться от чахотки?
— Вера укрепляет дух, а дух оздоравливает тело. Все у нас в голове, милорд. Если пациент верит мне, значит, поверит себе и выздоровеет, если нет, то не стоит и пытаться. Он обречен. Сэр Фригго сильный человек и очень желал выздороветь — на его попечении пятеро малолетних наследников, и он знает, что с ними станет, ежели он помрет. Поэтому он выздоровел. Если человеку есть за что цепляться в жизни и есть во что верить — он поднимется и со смертного одра.
Логики в рассуждении колдуньи Даган не видел, но перечить не стал. Ему было все равно, как она лечит, как творит чудеса — главное без дьявольских заклинаний обходится.
— Ты любого можешь вылечить?
— Зачем вам, милорд? Вы совершенно здоровы, а что поясница ноет, так вы у окна сидите, дует. Вы простываете — немолоды уже.
— Речь не обо мне, — скрыл удивление ее прозорливостью мужчина.
— Тогда о ком, позвольте узнать?
— Сначала ответь ты.
— Простите, милорд, но чтоб ответить на ваш вопрос, нужно видеть человека. Порой на вид кремень, а внутри сыро и слякотно — такой способен лишь носить маску мужества, но проявить его не может. Другой с виду хлипок, но силы в нем больше, чем в буйволе. Один вменяем, другой мнителен, третий глуп и глух к любым словам. Но от характера, а не от меня, зависит все.