Чудеса: Популярная энциклопедия. Том 1
Шрифт:
Ответ пришел из Англии после того, как Чарлз Дарвин издал в 1871 году свою знаменитую книгу «Происхождение человека и половой отбор». Наши далекие предки были древние человекообразные обезьяны, — писал великий естествоиспытатель, — дриопитеки, жившие в тропических лесах Европы и Азии несколько миллионов лет назад. Теперь они вымерли, но дали начало другим, более высокоразвитым обезьянам, от которых и начинается человеческий род.
К этому выводу Ч. Дарвин пришел на основании глубокого изучения развития животного мира. Конечно, обезьяны не сразу превратились в людей. Это был очень длительный процесс — полулюди, а уже затем — первые, древнейшие люди.
Еще знаменитый врач Древнего Рима Гален, изучая внутреннее строение обезьян, писал, что они «смешные копии людей». У всех человекообразных обезьян нет наружного хвоста. Строение их мозга очень сходно с человеческим. На конечностях, как и у человека, пять пальцев с плоскими ногтями, а во рту 32 зуба. Состав крови этих обезьян близок к составу крови человека. Есть много и других родственных признаков. Подсчитано, например, что шимпанзе имеет около 100 признаков, общих с человеком. Может ли быть случайным такое большое сходство между человекообразными обезьянами и человеком? Чтобы уверенно ответить на этот вопрос, было необходимо проделать тот огромный труд исследователя, который выполнил в прошлом веке Дарвин.
Для многих и многих вывод ученого был неслыханным оскорблением, более того — это было безмерным унижением самого человеческого достоинства. Мы — всего лишь обезьяньи потомки?
Да, именно так были восприняты «какие-то там писания» безбожного англичанина. Сколько брани было высказано в его адрес! Научная теория происхождения человека, которая ныне расценивается как подвиг ученого, впервые на огромном фактическом материале показавшего нашу родословную, была предана самому жестокому осмеянию.
Кардинал католической церкви Меннинг, громя эволюционное учение Дарвина, назвал его «скотской философией». Клерикалы и светские джентльмены просто не могли спокойно разговаривать на эту тему.
Великий ученый, очевидно, имея в виду своих идейных противников и всех, кого могла «оскорбить» и «унизить» даже сама мысль об отдаленном родстве людей и обезьян, в конце книги о происхождении человека написал: «Что до меня касается, то я бы скорее желал быть потомком храброй маленькой обезьянки, которая не побоялась броситься на страшного врага, чтобы спасти жизнь сторожа, или старого павиана, который, спустившись с горы, вынес с триумфом молодого товарища из стаи удивленных собак, чем быть потомком дикаря, который наслаждается мучениями своих неприятелей, приносит кровавые жертвы, убивает своих детей без всяких угрызений совести, обращается со своими женами, как с рабынями, предается грубейшим суевериям».
О братьях наших меньших
Хорошо сказал Дарвин! Но его слова не могут, конечно, найти сочувственный отклик у людей, которые верят библейским сказкам и с чувством оскорбленного достоинства относятся ко всяким разговорам об «обезьяньих» предках. Впрочем, в наше время даже богословы под давлением неопровержимых научных фактов говорят теперь больше о душе-носительнице «божьего начала» в человеке, чем о прямом акте творения человека богом. Возможно, вполне возможно, что человек произошел от обезьяны, соглашаются они с наукой, но первым человеком стала та обезьяна, которую «очеловечил» бог, дав ей бессмертную душу».
Как видите, это уже совсем другое, о чем мы еще поговорим дальше. Здесь же, чтобы закончить разговор о мнимом унижении человека родословной от обезьян, скажем о другом. Даже встав на точку зрения верующего человека, признавая возможность всех библейских чудес, у нас нет оснований к тому, чтобы воспринимать «обезьянье происхождение» человека как поношение религии. Разве не учит она тому, что все в мире — творения бога? Значит, все что существует в живой природе, несет в себе «божественное начало». Человек отличается от всех других существ лишь тем, что стоит на самом верху эволюционной лестницы. Наделанный, кроме всего прочего, разумам, он уже по этой причине должен размышлять о себе и окружающем. И вот стоит лишь нам начать размышлять, скажем, о том, что не существует в природе непереходимой границы между человеком и многими другими животными существами, что нельзя в своем величии отказывать этим существам и в сообразительности, и в чувстве признательности и во многих других столь понятных нам качествах, — не превратится ли ваша уверенность в своих убеждениях в сомнение?
Если так случится, вы уже выдержали экзамен на «человека разумного»! Хочется сказать даже больше. Научные наблюдения за человекообразными обезьянами подтверждают их многие, если хотите, чисто человеческие черты. Эти обезьяны очень сообразительны. У них хорошая память. Им свойственны радость и печаль, гнев и любопытство. Все это отражается у них на лице. Они смеются и плачут… Конечно же, все это не говорит о какой-то высокой степени интеллектуального развития наших дальних родственников, но, пожалуй, в упрек человеку разумному, стоит подчеркнуть, что при всем примитивизме мышления обезьян (как и других животных — собак и л&шадей, слонов и дельфинов) у нийа не наблюдается сознательной жестокости и столь обычной для некоторых двуногих черной неблагодарности к тому, кто сделал добро.
Дети как дети!
Да и так ли уж примитивно обезьянье сознание? Последние десятилетия обогатили нас многочисленными наблюдениями над их жизнью. Серьезные ученые, влюбленные в свое дело, отдают годы, изучая в непосредственной близости повседневное поведение горилл и шимпанзе, павианов и орангутангов. Интереснейшие эти наблюдения! Вот одно из таких свидетельств. Автор его — польская исследовательница Ханна Гуцвинская.
«Отправляясь в Голландию за гориллами, — пишет она, — я не много о них знала. Правда, я перечитала всю литературу, которую можно было достать, но психика этих животных мне была неизвестна. В письмах голландской торговой фирмы Г. ван де Бринк подчеркивалось, что гориллы на редкость впечатлительны, требуют заботы, чуткости и семейного тепла. Отсутствие материнской заботы вызывает у горилл ностальгию, а она бывает причиной серьезных заболеваний и даже смерти.
В огромном аэропорту Амстердама Схипхол меня ожидал представитель торговой фирмы. Встреча с гориллами произошла вечером того же дня. Их было шесть, все маленькие дети в возрасте 2–3 лет. Жили они в семье Якоби, члены которой сердечно опекали их и были искренне к ним привязаны. Здесь же в большой квартире вместе с людьми жил взрослый ручной шимпанзе и семилетняя самка орангутанга. Компанию дополняли несколько старых кошек, пять собак и молодой остронос. Все животные жили в полном согласии, не создавая в доме никакого беспорядка. Первая встреча с гориллами была полна неожиданностей. Животные, обнявшись, прижались друг к другу и блестящими глазами следили за каждым моим движением. Сначала малыши делали вид, что я их совершенно не интересую. У них было много игрушек — резиновые пищащие куклы, собачки, мячи. Они с удовольствием качались по очереди на большом пластмассовом коне, бегали по всей комнате.
Постепенно, убедившись, что я сижу спокойно, начали подходить и обнюхивать меня. Потом самый крупный самец, Вилли, стал как будто бы случайно меня задевать, а другие бросать мне игрушки. Когда подошло время кормежки, Вилли выпил из моих рук молочную смесь. Только после двухчасового знакомства малыши почувствовали ко мне некоторое доверие и даже стали тянуться ко мне руками, прося их поносить: малыши-гориллы это очень любят. И все же они продолжали вести себя со мной как с чужим человеком, которому, однако, доверяют.