Чудеса происходят вовремя
Шрифт:
Директор труппы объяснил, что с его стороны никаких нарушений законности и нравственности нет: старый изюмный склад предусмотрительно разделен перегородкой, так что зала, по существу, два — в одном он сам занимается с мальчиками, а в другом — с девочками занимается его жена. Проверка установила, что перегородка в самом деле существует, но отец Лефтерис обнаружил в ней дверцу. «Это служебная дверь», — оправдывался директор, на что отец Лефтерис сказал: «И в аду тоже одна дверь, но в нее проходят тысячи душ со всеми их грехами». — «Ну раз так, я ее закрою», — пообещал директор труппы...
На этом и остановилось пока
Поодаль от склада грелись на солнышке двое молодых людей. Когда солнце стало заходить за оливковые деревья, один юноша спросил другого:
— Ну и что теперь будем делать, Джим? Куда пойдем? Где проведем вечер? Чем вы тут занимаетесь по вечерам? Неужели нет у вас здесь приличного местечка, где можно приятно провести время.
Спрашивал один из артистов труппы, самый молодой фигурист, с мягкими чертами лица и длинными мягкими волосами, которые на время выступления он завязывал голубой ленточкой, чтобы не падали на глаза и не мешали ему выделывать на коньках самые невероятные фигуры. Имя у него было девичье — Эриэта. Джим, молодой грузчик, работавший на вокзале, не сразу понял, что имеет в виду его приятель.
— Я это к тому, Джим, что рука у меня чешется.
— Какая?
— Вот эта... — И тонкая рука фигуриста сделала в воздухе несколько волнообразных движений, подобных тем, которые Джим видел во время его выступлений на коньках.
— Левая? К деньгам!
— Именно! — воскликнул фигурист и хлопнул Джима по широкой загорелой спине. — Нет ли тут у вас завалящего кабаре? — спросил он весело. — Или ночного заведеньица, где можно бы составить партию? Вот что мне надо!
— Все у нас есть! — ответил Джим. — А насчет того, чтоб составить партию, то пусть лучше ноги твоей там не будет. И волосы, и ленточку с головы снимут...
— Знаю. Но что поделаешь — страсть! Если в кармане завелись деньжонки, а поставить на карту возможности нет, то я могу и заболеть. Пойдем, Джим, не робей!
— Брось... Я их знаю... Берут в руки карту и заставляют ее петь песенки...
Фигурист рассмеялся.
— Был у меня один коллега, положит карту на носок конька и такие выделывает номера... Боженька ты мой! Так где тут у вас играют в карты?
— У Ибрагима.
— Ну тогда пошли. Хочу послушать, как поют в ваших краях короли и дамы. Только сначала закусим.
Увидев за столом Эриэту, Ибрагим рассердился. Он оттащил Джима в сторону и велел ему немедленно забрать свою «даму» и освободить помещение.
— Вон, вон отсюда! — шипел Ибрагим. — Не стану я из-за вас позорить заведение. Тут вам не улица Сократа [12] ...
— А он не просто так! — возразил Джим. — Хочет сыграть, пристал — пойдем да пойдем...
— И много у «твоей красотки» в сумочке?
— Да вроде бы есть...
— Ну ладно...
Сам Ибрагим за стол не сел, а свистнул двум подручным. Джим знал этих игроков хорошо и попробовал еще раз предостеречь приятеля: не успеет он и ахнуть, как эти картежники ощиплют его словно курочку, поэтому
12
Улица публичных домов в Афинах.
— Нет, — уперся фигурист. — Ну, потеряем немного мелочи, не велика беда. Мы, брат, гонимся не за мелочью. С мелочью, брат, далеко не уедешь.
Он первым взял карты, стасовал и начал сдавать — вяло, неуверенно. «Бедняга, — подумал Джим, — сейчас они обдерут тебя как липку». И в самом деле, на третьем круге с Эриэты потребовали его ставку. Не прошло и десяти минут, а пяти сотенок как не бывало.
— Пошли, — подтолкнул фигуриста Джим, но Эриэта поставил тысячу. Он, видно, вошел во вкус, и теперь карты, словно прирученные голуби, покорно вылетали из-под его длинных прозрачных пальцев и аккуратно ложились на свое место.
Игра пошла затяжная. Игроки сидели серьезные и, как видно, уже испытывали некоторое нетерпение. Стол окружили зрители. Раза два мимо прошел Ибрагим и взглянул на Эриэту с явным недоумением. «А он, видать, не новичок», — с уважением подумал о своем приятеле Джим.
Через час двое игроков Ибрагима проиграли все, что имели; их места заняли другие. Старик Асимакис, считавшийся здесь высшим авторитетом по карточным трюкам, подослал сначала кое-кого из своих людей (пусть посмотрят, не передергивает ли Эриэта), потом подошел сам, но никто не мог поймать Эриэту на мошенничестве. Фигурист был безупречен, и Асимакис посоветовал друзьям свернуть игру поскорее. «Сегодня ему везет, — сказал Асимакис. — Пусть приходит завтра». Однако самолюбие игроков было задето, и в конце концов кто-то предложил, чтобы за стол сел сам Ибрагим.
Сумрачный Ибрагим — он явно трусил — сел напротив Эриэты. Кадык его еще больше выдался вперед, вены на лбу и на шее вздулись. Эриэта же невозмутимо принимал и сдавал карты, бросал и забирал деньги, и движения его были размеренными и точными. Держался он с тем же завидным самообладанием, с каким выполнял сложнейшие трюки на коньках, вот только на голове у него теперь не было голубой ленточки и волосы почти закрывали лицо.
Пока что оперировали пятерками да десятками. Игроки были осторожны и подозрительны. Стояла удивительная тишина, изредка нарушаемая еле слышным шепотом, шелковым шелестом карт, шуршанием денег. Внезапно, словно сорвавшийся с горы огромный камень, прогрохотал голос Ибрагима, потребовавшего ставки. Не задумываясь ни на секунду, Эриэта открыл карты.
Зрители ахнули: у Эриэты было четыре девятки. Чего же тут бояться? Кое-кто из стоявших возле Ибрагима попробовал заглянуть в его карты, но Ибрагим рявкнул на него и отодвинул карты Асимакису, а тот быстро смешал их с остальными. Эриэта не проявил к этому эпизоду ни малейшего интереса. Он взял карты, спокойно стасовал и положил колоду перед собой, чтобы кто-нибудь снял.
На черном лбу Ибрагима выступил пот; Асимакис покраснел как ребенок: ведь у Ибрагима было четыре короля! «Вот черт! — восхищался Эриэтой Асимакис. — У него, наверно, есть еще одна пара глаз, только вот где?» Атмосфера накалилась, ощетинилась враждебными глазами, которые подмечали все. Асимакис осторожно наступил Ибрагиму на ногу: «Брось. Хватит». Ибрагим сильно лягнул его, и старик от боли прикусил губу.