Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко)
Шрифт:
Часа через два вечерние Бамбуры снова наполнились звонким пением. Только песни были уже не те, что накануне.
«Ой, соседка, соседка, соседка…» — обнявшись и, как голубки, прижавшись головами, выводили Ганна Трофимовна и Мария Емельяновна.
А Павел Максимович и Семен Семенович густыми голосами басили: «По опята ходили…» Только вместо «По опята ходила, лукошко потеряла» пели: «По опятам ходили, «Запорожец» потеряли…» и при этом смеялись (так им понравилась их шутка).
Ребята смотрели на своих родителей с нежностью.
Ох, эти взрослые!
Какие они всё-таки сложные люди…
Глава восьмая, в которой вы знакомитесь с киногруппою, а также с феноменальным талантом шестиклассника Гриши Пасечного. «Эх ты! Артист!». Ссора
Прошло несколько дней.
Приключение с лотерейным билетом немного начала забываться.
Жизнь, как пишут в романах, входила в свою привычную колею.
И о волшебном талисмане, о лягушачьей лапке, не вспоминали.
Журавль о ней, кажется, совсем забыл. А Сашка Цыган решил, что Марусик, наверно, просто боится вспоминать. И махнул рукой: боится, так боится, его дело.
Как-то Сашка Цыган поехал с отцом на мотоцикле в район.
После того приключения с выигрышем машины отец Сашки Цыгана заметно подобрел и стал часто катать сына на мотоцикле.
Марусик и Журавль сидели на чурбаках у ворот и лузгали семечки.
И вдруг увидели, как на дороге, поднимая пыль, прямо на них мчится автомобиль.
Бровко аж зашелся от лая, бешено рвясь на привязи.
Не доезжая до ворот, машина остановилась. Это была «Волга» с шашечками — такси. Только на лобовом стекле косо воткнута продолговатая табличка с надписью «Киносъёмочная».
Марусик неожиданно побледнел как полотно. Но Журавль не заметил этого. Всё его внимание было сосредоточено на машине.
Три двери открылись одновременно — как в кино, когда ловят преступников и из машины выскакивают детективы. Вышло четверо: трое мужчин и одна женщина.
Женщина была уже немолодая, но одетая, как студентка, — в потёртых джинсах, в майке с эмблемою авторалли и в велосипедной шапочке с длинным козырьком.
Высоченный человек с двумя фотоаппаратами на шее восхищенно всплеснул руками и воскликнул:
— Вот село! Писанка! Эльдорадо!
— А что я вам говорил! Что? — самодовольно захохотал толстяк в белой шляпе, сдвинутой на затылок, — Курнатовский сказал — значит, всё! Всегда слушайте Курнатовского. На выбор натуры без Курнатовского ехать немыслимо. А с Курнатовским всегда будет всё хорошо!
Третий из мужчин, худенький, щупленький, в больших темных очках, кисло кривился и молча крутил носом.
— Гелий Борисович, а вам что-то не нравится? — спросила женщина.
— Ммм… — невнятно пробормотал Гелий Борисович.
— Не слушайте его! Этим художникам никогда не угодишь. Такое село! — Курнатовский вскинул руки. — Да красивее села нет на всей планете!
— То-то и оно! Слишком уж красиво. Неестественно, — скривился Гелий Борисович.
— Оператору нравится, режиссеру нравится, мне нравится. Это главное. А смотрите, какие типажи! Мы еще тут и главного героя найдём, — Курнатовский жестом показал на Журавля и Марусика.
И снова женщина, а за нею и мужчины направились к ребятам.
— Здравствуйте, ребята! — подчеркнуто сердечным голосом, которым всегда разговаривают горожане с сельскими мальчишками, поздоровалась женщина.
Мужчины молча кивнули.
Марусик и Журавль вежливо поднялись с чурбаков. Марусик был в этот миг очень бледный.
— Мы с киностудии, — сказала женщина. — Я — режиссер. Это — главный оператор. Это — художник. А это — директор картины. Снимает фильм для детей. О приключениях сельских мальчиков. Ищем натуру, то есть село, где можно было бы проводить натурные съёмки. И кандидатов на роли заодно ищем. Как тут у вас, есть хорошие ребята, живые, с характером, чтобы в самодеятельности выступали, и учились хорошо? А?
Ребята переглянулись.
— Да что там спрашивать! Вот этот, по-моему, по типажу абсолютно подходит, — Курнатовский кивнул на Марусика. — Точно по сценарию. Курносый, веснушчатый… Абсолютно.
Теперь уже переглянулись киношники.
Долговязый оператор взглянул на Марусика и поднял бровь. Что это должно означать — или одобрение, или сомнения — трудно было сказать.
Щуплый художник Гелий Борисович подбадривающе улыбнулся Марусику — тоже непонятно, то ли сочувствуя, то ли приветствуя его.
Марусик, казалось, вот-вот потеряет сознание.
— А что? Можно. Попробуем. Попробуем, — покладисто произнесла режиссерша. — Как твоя фамилия? Имя, адрес… — Она достала из кармана джинсов блокнот. Директор Курнатовский предупредительно протянул ей авторучку.
Фамилию, имя и адрес Марусик сказал Журавль. У самого Марусика отнялся язык.
…Уже давно развеялась пыль после того, как уехали киношники, и Бровко уже замолк, успокоился, залез в будку, а Марусик всё еще не мог прийти в себя.
Он тяжело дышал широко раскрытым ртом, словно рыба, которую только что вытащили из воды.
— Ты что? Обалдел от счастья, что ли? Приди в себя! — Журавль хлопнул его ладонью по спине.
Но Марусик не среагировал. Не на шутку встревоженный, Журавль хлопнул его еще раз — со всей силы. Марусик покачнулся, едва не упал, и наконец вымолвил пересохшими губами:
— Ля… лягушачья лапка…
— Что? — Журавль почувствовал, как у него похолодело в животе.
— Лягушачья лапка, — повторил Марусик и перевел на Журавля остекленевший взгляд. — Я еще вчера подумал, что мне больше всего хотелось бы и решил — наверно, стать киноартистом. И вот, видишь…