Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко)

Нестайко Всеволод Зиновьевич

Какой-то миг глаз смотрел непонимающе, потом моргнул и сделался сердитым.

— Да хватит спать, — поспешил улыбнуться Марусик. — Сколько можно?! Вскоре все трое уже спускались с чердака во двор.

— А что мне сегодня снилось, ребята… — сонно растягивая слова, как всегда, начал Журавль.

Но рассказать ничего не успел. Потому что с соседнего двора послышался ласковый, заботливый голос его матери:

— Журавлик! Сыны! Вы уже встали? А ну бегите скорее завтракать… Давайте, ребятки! Давайте, дорогие!

Мама

Журавля была очень добрая и ласковая женщина, нежно любила своего сына, уличное его прозвище приняла как-то сразу и называла теперь сына не иначе как Журавлик. И в ее устах это звучало так трогательно, что нельзя было даже представить, чтобы она называла сына как-то по-другому. За ней и бабушка начала называть внука Журавликом. И Сашка Цыган в глубине души, скрывая даже от самого себя, завидовал другу из-за прозвища. Но тут уже ничего не поделаешь. Прозвища не выбирают. Какое тебе люди дали, с тем и живи.

На плите шипело что-то такое вкусное, такое аппетитное, такое дурманящее.

Журавлева мама, Катерина Ивановна Сырокваша, на все Бамбуры была признанная мастерица стряпать. Да и не только на Бамбуры. Со всех концов Гарбузян, даже из соседних сел, приходили частенько хозяйки поучиться у нее. А когда намечался в Гарбузянах какой-нибудь большой праздник — свадьба или рождение ребенка, проводы в армию или еще что, — то Катерина Ивановна уже знала: прибегут к ней с просьбой. И она не отказывала никому.

Она очень любила угощать людей, и, наверно, наибольшим наслаждением для нее было смотреть, как человек с аппетитом ест приготовленную ей пищу, и причмокивает, и нахваливает, айяйкает от удовольствия…

Вот и сейчас мама Журавля села к столу, подперла рукой щеку и с невыразимой нежностью смотрела на ребят, которые уминали вкусное жаркое.

— Ешьте, голубчики, ешьте, я вам еще положу. Ешьте, пока не остыло… Ведь тогда уже совсем другой вкус.

Да ребят не надо было и упрашивать. От такой вкуснятины их и за уши не оттянешь.

— Фу-у! — отодвинулся наконец от стола Сашка Цыган. — Что вы, тетя Катерина, с нами делаете? Так же и лопнуть можно. Спасибо!

— Ага, отодвинулся и Марусик. — У меня живот как барабан. Так вкусно готовить — просто преступление. Разве удержишься, чтобы не… того… Фу!

— Да для того же и готовится, чтобы ели. На здоровьечко, голубчики. Вам это полезно, вам расти надо, — Катерина Ивановна была довольна и улыбалась лучезарно.

— Еще раз благодарю, — поднялся Сашка Цыган. — Теперь и за дело можно.

— Какое там дело! Гуляйте, голубчики! Последние же денечки, скоро в школу.

— Ага, — сжал губы Сашка Цыган.

— А кур накормить, а свинье дать, а…

— Да идете уже, идите! — махнула рукой мама Журавля. — Я сама.

Марусик с надеждой глянул на Сашку Цыгана.

— Нет! — решительно мотнул тот головой. — Я родителям обещал, когда уезжали.

— Ага, — вынужден был уже поддакнуть Марусик. — Я тоже… Надо…

— А мы быстренько, вместе, — поднялся Журавль. — Сначала у Марусика, потом у Сашки…

— Ну, смотрите, — приголубила их улыбчивым взглядом Катерина Ивановна. — Если вы такие герои труда, то давайте.

Даже не очень увлекательная работа сообща делается весело. Весело и быстро. И вскоре со всеми хлопотами по хозяйству было покончено.

— «Кажуть люди, кажуть!» — подняв вверх правую руку, торжественно воскликнул Сашка Цыган.

И ребята весело засмеялись.

В прошлом году в их колхозе был организован народный хор. Первое же выступление хора, первая же исполненная песня имели огромный успех. Участники вышли на сцену, где стояла длинная лавка, двумя шеренгами — впереди женщины (в одинаковых голубых платьях), сзади в вышитых сорочках мужчины.

Руководитель хора, с длинными, до самых плеч, кучерявыми волосами, в желтых сапогах на высоких каблуках, Арнольд Бакалина, который только что закончил Киевское культпросвет училище, звонко объявил:

— «Кажуть люди, кажуть…» Музыка и слова народные. Исполняет хор села Гарбузяны.

Он взмахнул правой рукой, и тут — хоп! — все мужчины, как один, резко взлетели вверх над женщинами, встав позади их на лавку. Это произвело на зрителей огромное впечатление. Зал взорвался аплодисментами. Само исполнение песни такого впечатления уже не произвело. Потому что хористы очень кричали — старались. А в песне, как известно, не сила звука, а душа.

После этого выражение «Кажуть люди, кажуть…» стало в Гарбузянах крылатым. Когда хотели кого-то похвалить, но не сухо, официально, а с теплой улыбкой, то говорили: «Кажуть люди, кажуть…» — и добавляли: «Музыка и слова народные».

— Ну, а теперь, ребята, надо посмотреть, как там в Липках, — сказал Журавль. — Мы же обещали деду…

— Конечно, — согласился Сашка Цыган.

— Нет вопросов, — подхватил Марусик.

Вчера, когда уезжали на свадьбу, дед Коцюба, прощаясь, наклонился к ребятам и шепнул то ли в шутку, то ли всерьез:

— Вы уж, ребята, наведывайтесь к моей развалюхи, чтобы, чего доброго, что-нибудь не того… — и, подмигнув, добавил: — Я там для вас горшочек меда оставил.

…Ребята уже направлялись к воротам, но тут неожиданно загавкал Бровко. Он рвался на цепи, подпрыгивал, припадал к земле, мотал головою, вилял хвостом, повизгивал и гавкал, гавкал, гавкал…

— Что с тобою? — обернулся к нему Сашка Цыган. «Ребята! Дорогие! Ну возьмите меня с собой! — умоляюще гавкал Бровко. — Я вам пригожусь. Вот увидите. Вы же ничего, глупенькие, не знаете, не предчувствуете. Поверьте моему собачьему нюху. Ну возьмите, ребята. Я же никогда вас так не просил, как теперь прошу-у-у…» Но ребята не поняли его слов.