Чудесные занятия
Шрифт:
— Я еще не была на этих островах.
— Там есть что посмотреть, синьорина. Кружевную фабрику, например. А эта сторона не так интересна, потому что Фондамента-Нуове…
— Мне хочется побывать там, куда не ходят туристы, — сказала Валентина, повторяя всегдашнее желание всех туристов. — А что еще есть около Фондамента-Нуове?
— Прямо по ходу — кладбище, — сказал гондольер. — Это не так интересно.
— На острове?
— Да, напротив Фондамента-Нуове. Взгляните, синьорина, вот Санти-Джованни-и-Паоло. Красивый собор, красивейший… А вот Коллеони, творение Верроккьо… [246]
246
…Коллеони,
«Туристка, — подумала Валентина. — Они и мы: одни — чтобы объяснять, другие — чтобы думать, будто они что-то понимают. Ладно, посмотрим твой собор, твои памятники, да, да, очень интересно, в самом деле…»
Какая все-таки дешевая фальшивка. Валентина думает и говорит, только когда речь идет о всякой ерунде; когда она что-то мычит или выглядит не самым лучшим образом — ее нет. Почему мы не слышим, что Валентина бормочет перед сном, почему не знаем, каково ее тело, когда она одна, какой у нее взгляд, когда каждое утро она раскрывает окно гостиничного номера?
Гондола причалила к Рива-дельи-Скьявони со стороны площади, заполненной гуляющими. Валентине хотелось есть, но перспектива одинокой трапезы наводила на нее тоску. Гондольер помог ей сойти на берег и с ослепительной улыбкой взял полагающуюся плату и чаевые.
— Если синьорина еще захочет покататься, меня всегда можно найти там. — Он показал на причал довольно далеко от них, по углам которого стояли фонари. — Меня зовут Дино, — добавил он, дотрагиваясь до ленты на своей шляпе.
— Спасибо, — сказала Валентина. Она сделала несколько шагов, погружаясь в человеческое море, среди шумных восклицаний и щелканья фотоаппаратов. За спиной она оставляла единственное живое существо, с которым хотя бы перекинулась словом.
— Дино.
— Синьорина?
— Дино… где здесь можно вкусно поесть? — Гондольер от души рассмеялся, но посмотрел на Валентину так, будто тут же понял, что ее вопрос вызван не обычной туристской глупостью.
— Синьорина знает рестораны на Большом канале? — спросил он, мешая итальянские слова с испанскими. Спросил почти наугад, прощупывая почву.
— Да, — сказала Валентина, которая их не знала. — Я имею в виду какое-нибудь спокойное место, где не так много людей.
— Не так много людей… таких, как синьорина? — спросил он напрямую.
Валентина улыбнулась ему, развеселившись. По крайней мере, Дино был неглуп.
— Да, где нет туристов. Какое-нибудь такое место… «Где бываешь ты и твои друзья», — подумала она, но ничего не сказала. Она почувствовала, что парень коснулся ее локтя, — улыбаясь, он предлагал ей снова сесть в гондолу. Она подчинилась, почти испугавшись, но неприятное ощущение тут же прошло, будто ускользнуло, как только Дино опустил лопасть весла в глубь лагуны и подтолкнул гондолу точным движением, в котором почти не угадывалось никакого усилия.
Дорогу запомнить было невозможно. Они прошли под мостом Вздохов, потом все перемешалось. Валентина то и дело закрывала глаза, и перед ней чередой проходили смутные образы, перепутываясь с теми, которые она не хотела видеть. Из-за жары от каналов поднималась вонь, и все стало повторяться: крики издалека, условные жесты на изгибах и поворотах пути. На улицах и мостах в этом районе города
— Это моя сестра, — сказал он. — Мы здесь живем. Не хотите ли пообедать с нами, синьорина?
Она согласилась так быстро, что он не успел ни удивиться, ни возмутиться. Фамильярность, с которой он себя вел, была свойственна людям, не знающим середины; Валентина с той же горячностью могла отказаться, с какой согласилась. Дино помог ей подняться по ступенькам и оставил ее у порога, пока привязывал гондолу. Она слышала, как он глуховатым голосом что-то напевает на диалекте. Она почувствовала, что за спиной у нее кто-то есть, и обернулась: женщина неопределенного возраста, одетая в старое платье некогда розового цвета, высовывалась из-за дверей. Дино что-то сказал ей, быстро и непонятно.
— Синьорина очень любезна, — добавил он по-итальянски. — Пригласи ее войти, Роза.
И она, конечно, вошла. Всякий раз, когда нужно чего-то избежать, можно обмануть себя. Life, lie [*] . He персонаж ли О’Нила [247] показал, что жизнь и ложь разделяет всего лишь одна безобидная буква?
Они обедали в комнате с низким потолком, что очень удивило Валентину, уже привыкшую в Италии к просторным помещениям. Стол темного дерева был рассчитан на шесть человек. Дино, который успел поменять рубашку, но от которого все равно пахло потом, сидел напротив Валентины. Роза была слева от нее. Справа — любимец хозяев — кот, благородная красота которого помогла им справиться с неловкостью первых минут. На столе были макароны, большая бутыль вина и рыба. Валентина нашла все очень вкусным и была почти довольна тем, что заторможенное состояние толкнуло ее на это безумство.
*
Жизнь, ложь (англ.).
247
О’Нил Юджин (1888-1953) — американский драматург, лауреат Нобелевской премии (1936).
— У синьорины хороший аппетит, — сказала Роза, которая почти все время молчала. — Может быть, немного сыру?
— Да, спасибо.
Дино жадно ел, глядя больше в тарелку, чем на Валентину, однако у нее все время было ощущение, что он молча оглядывает ее; он ни о чем не спрашивал, даже и о том, какой она национальности, в отличие от всех прочих итальянцев. После еды, подумала Валентина, эта нелепая ситуация должна как-то разрешиться. О чем они будут говорить, когда последний кусок будет съеден? Ужасный момент любого застолья, в котором участвуют посторонние друг другу люди. Она погладила кота, дала ему попробовать кусочек сыру. Тогда Дино рассмеялся — кот ел только рыбу.
— Вы давно работаете гондольером? — спросила Валентина, чтобы что-то сказать.
— Пять лет, синьорина.
— Вам нравится?
— Ничего.
— Во всяком случае, это не такая уж тяжелая работа.
— Нет… эта — нет.
«Значит, он занимается чем-то еще», — подумала она. Роза снова предложила вина, и, хотя она отказывалась, оба, улыбаясь, настаивали и все равно наполнили стаканы.
— Кот пить не будет, — сказал Дино, впервые долго глядя ей в глаза.
Все трое рассмеялись.