Чудесный сад
Шрифт:
Закрасневшись, хан-девица сказала:
— Ты первый, джигит, узнал мою тайну. Будь же моим мужем и ханом моей страны!
Остолбенел Кадыр от таких слов, а опомнившись, замотал головой и замахал руками:
— Нет, нет, не хочу быть ханом! Моё счастье ждёт меня впереди!
И пошёл он дальше.
Вот встречают его с поклоном и приветствиями старик, старуха и их красавица дочь.
— Что скажешь нам в утешение, дорогой Кадыр?
— Скажу я вам, — ответил Кадыр, — что в древние времена на месте вашего поля один богач, напуганный набегами
Закружились от радости бедные люди, смеются и плачут, обнимают Кадыра.
Старик говорит:
— Ты осчастливил нас, Кадыр. Оставайся же с нами. Помоги нам вырыть золото. Бери себе половину клада, бери в жёны нашу дочь. Будь моим сыном и зятем.
Понравились Кадыру старики, ещё больше понравилась ему их дочка, и всё же он у них даже переночевать не остался.
— Нет, — сказал Кадыр, — счастье моё ещё ждёт меня впереди.
И пошёл дальше.
Шёл, шёл — истоптал сапоги, растёр ноги, Чуть ковыляет по пустынной тропе. Увидел камень, присел и задумался:
«Вот уж скоро конец пути, а где же обещанное мне счастье?»
И только он подумал так, глядь — перед ним стоит лев.
— Ну, — говорит лев, — принёс ли ты мне, Кадыр, совет? Или лекарство?
— Лекарства не принёс, но есть средство избавиться тебе от хвори. Съешь мозги самого глупого на свете человека — и сразу станешь здоров.
— Спасибо, Кадыр. Буду повсюду теперь искать такого глупца. Может, ты мне поможешь в этом? Расскажи-ка, каких людей видел в странствии, о чём говорил с ними. Пока не расскажешь, не отпущу тебя.
Делать нечего, стал Кадыр рассказывать про свой разговор со счастьем под старым карагачом, и про хан-девицу, и про стариков с их красавицей дочкой.
Засверкали у льва глаза, защёлкали зубы, поднялась грива. Говорит:
— Ну и дурак же ты, Кадыр! Такое счастье у тебя в руках было, а удержать ты его не смог. Ты отказался от власти и почёта, ты отказался от богатства и благополучия, ты отказался от двух прекрасных невест… Да если я трижды обойду всю землю, всё равно не найду человека глупее тебя. Твои-то мозги и исцелят мою утробу!..
И, разбежавшись, лев кинулся на Кадыра. Словно заколотый баран, с перепугу Кадыр повалился на землю. И это его спасло: лев ударился грудью о камень и тут же околел.
— Какое счастье! — вне себя от радости вскричал Кадыр. — Неминуемая смерть угрожала мне, а я остался жив! Какое счастье!
Когда Кадыр возвратился в аул, никто не узнал его: обличье то же — характер другой. Точно второй раз родился джигит, новым человеком стал. Всегда весёлый, со всеми приветливый, он больше ни на что не жаловался, никому не завидовал. С утра до вечера он работал теперь, распевая песни, и все наперебой хвалили его за рассудительность и добрый нрав. День ото дня умножался достаток Кадыра, обзавёлся он семейством и зажил в радости и почёте.
— Как поживаешь, Кадыр? — спрашивали его друзья.
— Счастливее всех на свете! — отвечал с улыбкой Кадыр.
Жиренше и Карашаш
В давние времена жил мудрец, по имени Жиренше-Шешен. Ум этого человека был глубок и беспределен, как море, речь текла из его уст подобно песне соловья. Но, несмотря на все свои достоинства, был Жиренше беднее всех в степи. Когда он ложился в своей земляной лачуге, то ноги его торчали за порогом, а в ненастную погоду ветер и дождь свободно проникали в неё сквозь множество дыр.
Как-то раз ехал Жиренше с товарищами по степи. День клонился к вечеру, и всадники торопили коней, чтобы засветло добраться до жилья. Вдруг путь им пересекла широкая река. На том берегу реки лежал аул, а на этом несколько женщин собирали в мешки кизяк.
Подъехав к ним, всадники учтиво поздоровались и спросили, как переправиться через реку.
Тогда из толпы женщин вышла юная девушка, которую подруги называли Карашаш. Было на ней ветхое, заплатанное платье, но вся она сияла невиданной красотой: глаза у неё были как звёзды, рот — как месяц, а стан — точно стройная и гибкая лоза.
— Есть два брода, — сказала девушка. — Тот, что налево, — близок, да далёк; тот, что направо, — далёк, да близок. — И она указала две тропинки.
Один лишь Жиренше понял слова девушки и повернул коня направо.
Через некоторое время он увидел брод. Дно здесь было песчаное, вода мелкая. Он без труда переехал реку и быстро доскакал до аула.
А товарищи его выбрали ближний брод и вскоре раскаялись в этом. Не достигли они и середины реки, как кони их глубоко увязли в тине. Всадникам пришлось спешиться на самом глубоком месте и с поводом в руке пешком брести к берегу. Уже смеркалось, когда, мокрые и озябшие, въехали они в аул.
Жиренше остановил коня у крайней юрты. Это была самая бедная юрта в ауле, и он сразу догадался, что она принадлежит родителям той девушки, которая указала ему брод. Здесь он дождался товарищей.
Навстречу джигитам вышла мать Карашаш, попросила их сойти с коней и отдохнуть с дороги в юрте. Внутри юрта была так же бедна, как и снаружи. Вместо ковров хозяйка постелила гостям сухие овечьи шкуры.
Спустя некоторое время в юрту вошла Карашаш с полным мешком кизяка за плечами.
Пора была весенняя, и перед закатом прошёл сильный ливень. Все женщины вернулись из степи с мокрым кизяком, и семьи их в эту ночь легли спать без ужина.
Одна только Карашаш принесла сухой кизяк. Она развела костёр, обогрела и обсушила гостей.
— Как ухитрилась ты уберечь кизяк от дождя? — спросили её приезжие.
И девушка рассказала им, что, когда начался дождь, она легла на мешок с кизяком и заслонила его своим телом. У неё вымокло платье, но платье ведь легко высушить у очага. Она не могла поступить иначе, так как отец её — пастух — возвращается к ночи голодный и мокрый, и ему худо пришлось бы без огня. Другие женщины во время дождя сами спрятались под мешками, но замочили и одежду и кизяк.