Чудища из-за миров[СИ]
Шрифт:
— Ой, сударь, нехорошо так сразу на кого-то с пистолетом кидаться не подумавши, — отец Занозы отдал топор соседу и подошёл поближе к Седому Охотнику. — Если он оборотень, так ему и не жить? А нельзя так, чтобы вы и его оставили в покое, и сами домой отправились, или откуда там вы пришли? Мы мальчика за солью посылали, кто ж знал, что он столько глупостей натворит? Ну, я его так выпорю, что неделю сесть не сможет!
— Значит, оборотня жалко, а сына нет?
— И сына жалко, но отдури его избавлять нужно. Надо же что придумал?! Этот оборотень хотя и воет, но беды от него
Горячая, молодая кровь требовала действия, но настоящий охотник на нечисть должен владеть собой. Раз жители хутора против уничтожения собственного оборотня, так тому и быть.
После того как косы и топоры были отложены, в ходе мирных переговоров постановили, что маленький Заноза получит только половину наказания, а Седой Охотник не тронет оборотня, переночует, завтра отправится восвояси и никому не расскажет о хуторе и его чудище. Отец Занозы, Христофор, решил, что раз его сын сюда этого смелого молодца привёл, то и принимать его будут в их доме. Свободные кровати есть, угощением не поскупятся.
Седой Охотник теперь уже спокойно вошёл в деревню. Как хутор официального названия она не имела, но местные называли её Болото. Название, хотя и не оригинальное, подходило к деревеньке и околице как нельзя лучше. Небольшие дома располагались вдоль единственной относительно сухой улицы, но сразу же за дворами начинался сырой луг, дальше переходящий в болото. Домик Христофора отличался от остальных только одним: гнездом аиста на крыше.
Гостя устроили в отдельной комнате, дали воды умыться и пригласили за стол. В качестве угощения от себя он принёс уцелевшую фляжку зелена вина.
Во главе стола сидел Христофор, коренастый белокурый мужчина с круглым лицом, серыми навыкате глазами и усами, свисающими ниже подбородка. По правую руку посадил гостя и Занозу, по левую — жену Елену, женщину молчаливую и бесцветную от рыжеватых волос до блеклого лица и светлых глаз.
"Какие они все бледные здесь, на болоте, — подумал Седой Охотник. — Как ростки в погребе, без солнца".
Христофор подвинул к себе каравай хлеба и сосредоточенно стал его нарезать. Все в молчании следили за ним, как вдруг раздался тихий голос:
— Простите, это я.
— Опаздываешь, Улья, — не поднимая глаз от хлеба, сказал Христофор. — Нехорошо опаздывать, если в доме гость.
Улья — на самом деле её звали Юлия, но местные произносили имя так — с улыбкой поклонилась Седому Охотнику и торопливо села возле матери. Вот уж кто не казался ростком из погреба! Она так не походила на своих белесых и грубоватых родных, что в отличие от остальных на неё стоило посмотреть. И он смотрел на приятную улыбку сочных губ, прекрасные карие глаза, длинные ресницы, слегка загорелое или смуглое лицо, обрамлённое тёмными кудрями, округлую шею и на всё остальное, чего не видел, но что угадывал под льняной блузкой и цветастой юбкой.
Деля своё внимание между замечательным копчёным угрём и Ульей, Седой Охотник пытался завести с хозяевами разговор, но ничего не получалось. Заноза, как всякий набегавшийся ребёнок, жадно поедал всё, что попадало к нему в тарелку. Его отец ел неторопливо и основательно, что мешало поддерживать с ним связную беседу. У Елены куда большим вниманием пользовался кувшин с наливкой, которой она то и дело угощала гостя и не давала злоупотреблять мужу; надо отдать ей должное, женщина всё-таки не забывала и о сыне, подкладывая ему то копчёного угря, то жаркого, то тушенной с травами капусты. Оставалась одна Улья, но хотя не была увлечена едой и питьём, как другие, отвечала гостю коротко и не очень охотно.
Только когда Седой Охотник случайно упомянул столицу, Улья оживилась.
— Вы там бывали? На ярмарке, на кораблях, на балах?
— Бывал. — Он запнулся: Елена вдруг очнулась и с непонятной яростью смотрела на дочь.
— И на балах? — не обращала внимания на мать Улья. — Какой вы счастливец!
— Да, и на балах, — он невольно усмехнулся тому, как засияли её глаза и зарумянилось её лицо.
— Там должно быть замечательно, — размечталась Улья. — Большие дома, улицы из камня. Был у нас когда-то один путешественник, тоже ехал из столицы. Рассказывал чудесные вещи и туфли мне подарил, и бусы…
— Улья! — каркнула Елена. — Поела? Собери со стола и принеси трубку отцу!
Девушка надула губки, прекрасные глаза засверкали обидой, но удержалась от слёз и подчинилась приказу матери. А всё-таки, проходя мимо Седого Охотника, заговорщицки, легко его толкнула и бросила искоса взгляд.
После её ухода наступило неловкое молчание.
— Скажите, хозяин, а далеко речка или озеро? — не выдержал Седой Охотник. — Сегодня жарко, я бы охотно поплавал.
— Недалеко, — вежливо ответил Христофор. — Тут и море недалеко.
— А и правда! Я смотрел по карте, когда ехал к княгине. Но тут такие болота — ни за что бы не догадался.
— Сегодня море спокойное, оттого и тихо. А как волна идёт, так шум или рёв слышно, будто вода у дверей. Совсем близко. Разве что дороги не знать и в болото влезть, ну, или в трясину, и пропасть навсегда.
— А как пройти к морю? — уточнил Седой Охотник, смущённый такими перспективами.
— А вот мой бродяга покажет.
— Да, — Заноза выскочил из-за стола. — Я покажу, покажу.
Наверняка хотел отложить даже половинное наказание.
— Спасибо, спасибо вам, — говорил по дороге. — А то б отец дал мне ремня. Я теперь вас так люблю… ну, как Улью!
До моря и впрямь было недалеко. Дорога, как и все в околице, вела по болотцу, но зато пляж оказался совершенно не таким, как можно было бы себе представить: широкая полоса жёлтого песка, чистого и шелковистого. А за пляжем зеркало воды, удивительно спокойной и гладкой.
Седой Охотник снял с себя оружие, одежду и сапоги. Песок, нагретый солнцем, обжигал, но вода оказалась холодной. Он засомневался, купаться ли… отчаянно визжа, Заноза влетел в воду, обрызгав его с ног до головы, так что добру молодцу не оставалось ничего другого, как кинуться в море вслед за мальчишкой.