Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...
Шрифт:
— Разреши мне сесть за руль, — сказала Аспа и, не дожидаясь ответа, включила мотор.
Только сейчас Силинь вспомнил, что, вылезая, не вынул ключ зажигания. И тут же подметил еще один признак забывчивости: когда машина двинулась, замерцал красный глазок бензиномера.
— Можно взять из отцовских запасов, — сказала Аспа. — Но лучше сделаем крюк до райцентра и заправимся там.
— Ты уверена, что можно оставить их одних? — спросил Силинь, когда машина выкатила на асфальт. — Может, стоило предупредить соседей?
— Сейчас даже я была бы здесь лишней. У них вскоре — серебряная свадьба, но и сейчас лучше всего они чувствуют себя вдвоем. Сперва хотели ехать с нами в Ригу, но я обещала привезти его сюда. Мать хочет похоронить его на здешнем кладбище. Как думаешь, позволят?
— Кто откажет? После вскрытия отдадут. Грузовик возьму в нашем гараже. Тебе ни о чем не придется заботиться.
— Я сказала им то же самое. Если бы можно было забыться…
Фары встречной машины осветили лицо Аспы, и Силинь увидел, что по щекам текут слезы, которые она даже не старалась смахнуть.
— Никогда не прощу себе его смерти, — сказала она, и слова прозвучали, словно приговор суда, вынесенный после долгого и трудного обсуждения.
— Ты думаешь, той ночью можно было задержать его? — задал Силинь вопрос, который должен был неизбежно возникнуть при разговоре Аспы с полковником.
— Нет, я старалась, поверь. В его же интересах… Но в том лабиринте и ты не сумел бы. Нет, Ярайса нельзя было оставлять одного потом.
— Ты после этого видела его еще раз?
— На автобусной станции. Там он мне все рассказал. Надо было взять его за руку и отвести в городскую дежурную часть. А я думала только о себе. Что опоздаю на автобус и придется снова стоять в очереди за билетом. Что придется отвечать на неприятные вопросы… Всю ношу я взвалила на него одного. Понадеялась, что Ярайс окажется более мужественным, чем я, и положилась на его обещание. Убедила себя, что он уже взрослый. И вот — большой ребенок никогда уже не станет взрослым…
Многое в этом разговоре осталось для Силиня неясным, но он не стал донимать Аспу расспросами. Спросил лишь:
— Поможешь задержать виновного?
— Я… я… — всхлипы не позволили Аспе продолжать, и она молча кивнула.
* * *
Казалось, за эти дни можно было уже привыкнуть к ночным звонкам. И все же я боялся открыть дверь — словно бы так можно отгородиться от дурных новостей.
На лестничной площадке еще горела тусклая лампочка, в запыленное окно проникал серый предутренний свет, но через глазок никак не удавалось рассмотреть раннего посетителя; перегнувшись через перила, он показывал мне лишь бесконечно усталую спину. «Во всяком случае, не почтальон», успокоил я себя, потому что от телеграмм не ждал ничего доброго.
Я заложил цепочку и приоткрыл дверь.
— Что нужно?
— Передайте жене, пока еще свежие, — сказал Силинь и сунул мне сверток. Бумага расползлась, открывая острые головы форелей.
Он успел уже спуститься на полэтажа, когда я сообразил, что ради этого Силинь не стал бы приезжать в такую рань. Почему же? Могли быть только две причины: похвалиться — или облегчить душу. И в том, и в другом случае сторонний человек был более удобным собеседником, чем сослуживцы. Я вовремя догадался задержать его:
— Может, посодействуете? Вся семья на природе, — и, широко распахнув дверь, направился на кухню.
Он устроился в моем любимом уголке между окном и холодильником.
— Водки, к сожалению, нет, — сказал я, изучая его осунувшееся лицо. — Если хотите побриться — ванная в конце коридора.
— Сперва выпьем кофе, потом примемся за рыбу. Настоящий холостяцкий завтрак.
Я недоверчиво покосился на его холеные руки с пальцами музыканта.
— Не лучше ли будет — отвезти вашим родителям?
— Эта форель — из хозяйства отца Аспы и Ярайса. Считайте, что принимаете участие в поминках.
Он умело очистил рыбу покрупнее, разрезал вдоль, посолил, посыпал перцем и слегка — сахаром.
— Под такую закуску действительно было бы не грех. Какие у вас отношения с соседями?
— Дружеские. Но только с десяти утра до полуночи.
— Ну, значит, не суждено, — смирился Силинь. — Кофе смолоть?
— У меня растворимый.
Оба мы понимали, что болтаем чепуху и походим сейчас на двух гонщиков на треке, выжидающих, едва двигаясь, кто из них возьмет инициативу на себя. Но ведь мы не были противниками, а скорее союзниками в этой борьбе.
— Узнали что–нибудь новое от Аспы? — не выдержав, прямо спросил я.
— Не так уж много. Но достаточно, чтобы опрокинуть всю нашу скороспелую теорию. Теперь я уже не думаю, что мы имеем дело со знакомым, решившим грубо подшутить над Лигитой. Такой не стал бы убивать случайного свидетеля.
— А кто способен на это?
— Только человек, не отвечающий за свои действия, — уверенно заявил Силинь. — Заметил ночью одинокую женщину и хватает ее за горло, встретил мужчину — стреляет в него. А днем он может быть таким лее, как вы или я, поэтому так трудно напасть на след.
— Однако эфиром он запасается днем, — возразил я. — И пистолет тоже заряжает не в минуты помрачения.
— Трудно сказать. Может быть, именно в этом проявляются его маниакальные устремления. А последующее — результат цепной реакции. Одна мысль порождает следующую, а, в конечном итоге, человек совершает черт знает что. — Силинь отхлебнул кофе, скривился, как после рюмки, и закусил бутербродом. — Да и сам я не лучше. Поехал к Аспе, чтобы в трудный миг быть рядом, а наговорил таких глупостей, что она не на шутку разобиделась.
— Может быть, именно это помогло ей справиться с горем. Праведный гнев осушает слезы.
— Теперь и вы говорите ерунду. Представьте только: я стал разглагольствовать о принципах свободной любви, разрисовал себя этаким искателем приключений, испытывающим свои чувства. Слово за слово, и закончилось тем, что я предложил ей провести ночь у меня — так сказать, вступить в испытательный брак.
— А она?
— Попросила отвезти ее в общежитие и даже не попрощалась толком. Я больше не уверен, захочет ли она теперь работать со мной.