Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...
Шрифт:
— Скорее пожилой. И, думается, образованный. Говорил кратко и точно, местами вставлял иностранные слова.
— Как и ты сам. Кстати, ты уверен, что голос был незнакомым? Может быть, это просто розыгрыш?
— В каком смысле?
— Ну, допустим, ты являешься с набитым портфелем, а за забором ждет веселая компания и требует, чтобы ты повел их в ресторан.
— Подобный вариант я абсолютно исключаю. Может быть, в твоем кругу такие шутки и являются общепринятой нормой, но…
— Извини. Договоримся так: пока — никому ни слова. Спокойно жди моего звонка. Слышишь — без малейшего волнения!
— Ты тоже можешь не волноваться. — Профессор не остался в долгу. — В особенности потому, что после строительных увлечений Кларисы я и двадцати сотенных не наскребу, что уж говорить о тысячах.
Ощущение того, что мы приближаемся к развязке, на каждого из нас подействовало по–разному. У меня, например, чесались руки схватить меч и разрубить узел, стягивающийся вокруг горла новой жертвы. Ванадзинь извлек из «дипломата» записи, сделанные при допросе Крума, и принялся их перечитывать, пытаясь, видимо, отыскать в ответах намек на предрасположенность Крума к шантажу. Полковник Дрейманис не стал предпринимать ничего. Он бережно положил трубку и остановился у стола, глядя в его полированную поверхность и предостерегающе обращаясь к собственному отражению:
— Милый, не спеши, только не спеши!
Я не сразу понял, что, предупреждая самого себя против необдуманных шагов, он повторяет призыв на заднем стекле той машины, угон которой привел ко множеству осложнений, и в том числе к гибели молодого парня.
Наконец, полковник шевельнулся. Словно не доверяя больше телефону, так редко радовавшему нас добрыми известиями, он отворил дверь и сказал секретарше:
— Попросите майора Козлова!
Я не мог понять, зачем сегодня анализировать в теории то, в чем завтра мы убедимся на практике. Чтобы доказать свою способность аналитика? Чтобы доложить заместителю министра? Чтобы лучше подготовить завтрашнюю засаду? Ни одна из этих причин не казалась мне достаточно убедительной.
— Двух мнений быть не может! — заявил Ванадзинь. — Это Крум! У кого еще столько козырей на руках? Он хорошо знает профессора, знает, как зовут его жену. Все время вертится на даче и в ее окрестностях и разнюхал все, что ему нужно. — Внезапно следователь хлопнул себя по лбу: — Гениально! Это Крум, и только он! Но он не насильник и не убийца. Прожженный жулик, пользующийся ситуацией. О Лигите он узнал там, о Вайваре — от меня. Деньги нужны на свадьбу, на машину, на новую жизнь, как выразился он сам. Почему же не разбогатеть разом? В поселке царит паника, а она — плодородная почва для всяких сорняков и пустоцветов… У него возникает идея, и он звонит профессору на работу. Из первого же автомата. Не откладывая надолго, так как ему ясно, что профессор заплатит — особенно после разговора с женой.
— Столь гениальная мысль могла прийти в голову только вам, — усмехнулся полковник.
— Мошенники обычно — интеллигентные люди и выдающиеся психологи, — отстаивал свою версию Ванадзинь, однако чувствовалось, что первоначальная горячность его улеглась.
— Нам следует опуститься до уровня преступника, а не поднимать ход его мысли до собственных интеллектуальных вершин, — поучительно произнес полковник. — Это, конечно, не исключает участия Крума — но только в начальной стадии.
— Я хотел бы согласиться с товарищем Ванадзинем, — словно вынырнув из–под земли, медленно заговорил Козлов. — Похоже, что я нашел прекрасное объяснение тому, что украденный у Гаврилова автомобиль стоял на Академической улице.
— О чем вы? — не понял полковник.
— О том, что сегодняшний шантаж задуман уже давно. Убийца Гаврилова направлялся к институту Маркуля, собирался оставить машину там, как пугающее наглядное пособие, и тогда уже звонить профессору. Но не хватило бензина, и ему пришлось искать новый способ.
— А почему этого не мог сделать сам Крум? — не понял Ванадзинь.
— Потому, что пьяница не заглядывает дальше своего носа, а Крум только сейчас стал трезвенником, — объяснил Козлов. — Впрочем, как говорится, утро вечера мудренее.
Это было единственное утверждение, к которому я охотно присоединился.
— За дело, друзья! — напомнил полковник. — Совершенно ясно, что мы имеем дело с человеком из окружения профессора, знающим его телефон, имя жены, знакомым с подчиненным институту заводом. Надо быть вдвойне осторожным, так как он, возможно, следит за Маркулем. Мы не вправе вспугнуть его, наша задача — задержать его с поличным.
— Элементарно, — пожал плечами Козлов. — Положим в портфель капсулу с несмываемой краской. Когда он станет открывать, краска обдаст его с ног до головы. Надо только предупредить профессора, чтобы сам он не дотрагивался до замка.
— А кто это сделает? — Полковник задумчиво обвел нас взглядом. — Приглашать Маркуля сюда — легкомысленно, идти к нему тоже рискованно. А что, если мы позовем на помощь товарища журналиста?
— Об этом нечего и говорить! — воскликнул Ванадзинь.
Я почувствовал, как загорелись мои уши. Нашел удобный случай выставить меня посмешищем!.. Но последующие слова его доказали только, что у страха глаза велики.
— Крум видел его в моем кабинете! А я по–прежнему считаю, что мы не должны сбрасывать Крума со счетов.
— С той поры, как изобрели телефон, такие проблемы перестали существовать. — Козлов снова показал, сколь велика роль опыта. — Я представляю себе завтрашний день примерно так: профессор велит своей секретарше вызвать такси, чтобы поехать в сберкассу. Возьмет большой портфель и сядет в машину. В ней уже будет подготовленный нами портфель, а за рулем, на всякий случай — Силинь. В сберкассе профессор заполнит чек; надо надеяться, что у него на книжке осталось хоть что–то. Оттуда направится прямиком на экспериментальный завод и оставит наш портфель в условленном месте. Нам понадобится лишь предварительно изучить местность — где и как лучше всего поставить ловушку.
— Если не ошибаюсь, там всегда многолюдно, — наконец–то и я смог блеснуть информированностью: недавно я был на заводе по заданию редакции. — У ворот остановка троллейбуса и стоянка такси.
— Элегантно! — обрадовался Козлов. — Значит, наши машины никому не бросятся в глаза. Если разрешите, товарищ полковник, я съезжу, когда там кончится первая смена, а потом доложу вам.
Полковник Дрейманис разрешил. Участники оперативного совещания поспешно распрощались. У всех троих было еще много дел, и только я вдруг почувствовал себя никому не нужным, словно выпавшим из коллектива.