Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...
Шрифт:
И тут раздался взрыв. Дверь распахнулась, из нее вырвался клуб дыма. Когда дым рассеялся, я увидел человека — оглушенного, с обрызганными красной краской лицом, руками, одеждой. С одной стороны его держал лейтенант Акментынь, с другой — пассажир Аспы. У тротуара уже стояла неизвестно откуда появившаяся машина «скорой помощи». Его уложили на носилки, пристегнули, задвинули внутрь. Взвыла сирена, и машина сорвалась с места. События произошли так стремительно, что народ не успел сбежаться, очередь за помидорами даже не нарушилась, И я по–настоящему опомнился
* * *
Его допрашивали в кабинете полковника Дрейманиса. В окружении работников милиции он выглядел особенно жалким, и казалось нелепым, что из–за такого хлюпика была поднята на ноги едва ли не половина всей рижской милиции.
В форме были только Ванадзинь и лейтенант, стучавший на машинке за маленьким столиком. На всякий случай был включен и диктофон. Ко времени моего прихода личность задержанного была уже установлена. Меня паспортные данные не волновали: так или иначе, в статье придется назвать его вымышленной фамилией, чтобы не бросить тень на его дочь, у которой вся жизнь еще впереди.
На столе было разложено содержимое его карманов: несвежий платок, блокнот, кошелек с несколькими рублями, связка ключей, дюжина автобусных билетов. Ничего такого, чем можно было бы воспользоваться, как оружием. И сам он походил скорее на жертву недоразумения, чем на закоренелого преступника. Именно это он и доказывал сейчас Ванадзиню:
— Иду по улице. Вижу: за забором — портфель. Кто–то потерял, наверное. Если оставить, могут украсть. Поэтому я взял. И понес в милицию.
Он заикался не на отдельных звуках или словах, но на целых фразах. Перед тем, как начать, мучительно шевелил губами, словно хватая воздух, потом короткими порциями выбрасывал слова. Снова умолкал, разгонялся — и все повторялось. Смотреть на это было неприятно, однако по телефону могло показаться, что человек обдумывает каждую фразу и излагает мысли в телеграфном стиле.
— Но завернули в ближайшее же парадное, — сказал Ванадзинь. — С какой целью?
— Посмотреть, что внутри. Стоит ли нести. Какую премию дадут за находку.
— Так и запротоколируем: «Раскрыл из любопытства», если не возражаете. А что было потом?
— Потом ничего не помню. — Видимо, заготовленный по дороге в Управление запас лжи был исчерпан, так как больше говорить он не стал.
— Что вы делали так поздно в этом районе? Вы ведь живете совсем в другом конце города.
— Работаю на заводе. Долго болел. Пришел узнать, что нового.
— Когда все уже разошлись? Почему не пришли днем?
— Раньше не мог. Болела голова.
— Допустим. — Следователь не пытался опровергать его выдумки. — А почему попали в милицию? Понимаете?
— В милицию? — Он долго хватал воздух. — Я думал, везут в больницу. Там тоже спрашивают.
Простачком он не был. Во всяком случае, оказался куда более хитрым, чем можно было судить по внешности. Но как долго сможет он вывертываться? В этой схватке побеждают не по пунктам, здесь все заканчивается нокаутом или безоговорочной капитуляцией.
— Вы знаете профессора Маркуля?
— Только доктора Бертуля. — Он все еще хитрил. — Он лечил меня в последний раз.
— Где? — вмешался в неспешный ход допроса полковник. — В психиатрической больнице?
— Директора академического института, — Ванадзинь не хотел терять нить. — Шефа вашего завода.
— Академика? Видел, — признал тот.
— Может быть, даже по телефону разговаривали? Вчера, например?
— Никогда! — выкрикнул он и так резко мотнул головой, что чуть не свалился со стула.
— Вы должны понять, что мы не можем принимать на веру ни одного вашего слова, — ловко плел сеть Ванадзинь. — В конце концов, вы произвели взрыв в густонаселенном месте.
— Я не виноват, — потупился тот.
— Докажите это полной откровенностью. Как попал в ваши руки портфель профессора Маркуля? Отвечайте!
— Нашел. Не знал, что это Маркуля.
— Что вы сказали ему вчера по телефону? Повторите!
— Ничего. Я ему не звонил.
— Вы лжете. Признавайтесь, что вымогали у него двадцать тысяч рублей!
— Я говорю правду. Поверьте.
— Хорошо. — Ванадзинь снова заговорил доброжелательно. — Дам вам возможность доказать вашу правоту экспериментальным путем. Скажите в телефон несколько слов, которые я вам напишу на бумаге. Тот же текст прочтут и два других человека. И попросим профессора сказать, чей голос кажется ему знакомым.
Ванадзинь написал что–то в блокноте, вырвал страницу и положил ее перед задержанным. Тот побледнел, но продолжал молчать. Лишь оторванная им в этот момент пуговица пиджака свидетельствовала о крайнем возбуждении.
— Чтобы эксперимент был законным, мы должны прежде всего предупредить профессора. Товарищ полковник, не наберете ли вы номер профессора Маркуля?
Телефонные разговоры были слабостью полковника. Будь это возможно, он решал бы по телефону все служебные вопросы. И на этот раз он снял трубку с явным удовольствием.
— Товарищ Маркуль, сейчас вы услышите по телефону три голоса. Попытайтесь вспомнить, не знаком ли вам какой–либо из них, когда и при каких обстоятельствах вы его слышали. Попрошу вас внимательно слушать до конца. — Он положил трубку на стол и кивнул мне. — Надеюсь, вы не станете возражать против участия в эксперименте?
Текст заключал четыре кратких фразы:
«Портфель с деньгами оставьте за забором. Между кустами смородины. И без глупостей. Если предупредите милицию, горько пожалеете».
Я откашлялся. И все же чувствовал, что голос мой сдавлен, звучит неестественно, даже театрально. И потому старался говорить без выражения, как упражнение из учебника.
После меня настала очередь задержанного. Довольно долго он молчал. Рука сжимала трубку, кадык поднимался и опадал, губы произносили какие–то беззвучные слова — проклятия или молитву, кто знает. Наконец он набрался решимости и прохрипел: