Чудо ты мое, зеленоглазое

Котов Алексей Михайлович

Петрович был вдовцом. Ко времени гибели жены ему не исполнилось и сорока лет. Обстоятельства страшной смерти жены Петровича знали немногие, но они так упорно молчали, что всем остальным, не знавшим ничего о подробностях этой трагедии, поневоле приходила в голову мысль о чем-то не совсем обычном. В наследство от жены у Петровича осталась дочка Светлана. Старик был искренне привязан к ней. Светка с мужем и тремя детьми жила неподалеку, на соседней улице. Наверное, жизнь Петровича была бы значительно веселее, если бы не

пьяница-зять. Взаимная неприязнь старика и его зятя темнела изо дня в день, как подпорченное яблоко.

В тот день Петрович все-таки решился зайти к Светланке. Поговорить с дочерью откровенно, напрямую, он решил уже давно. Но разговора не получилось и на этот раз. Старик не знал с чего начать.

На кухне мягко тикали настенные часы. Петрович на секунду задержал у рта ложку и взглянул на них. Стрелки показывали без четверти шесть.

— Ну, пожалуй, мне пора, дочка, — старик отодвинул пустую чашку и, не торопясь вставать, сдержанно улыбнулся. — Как-то не хорошо получается… Сам я наелся, а дома у меня некормленая ушастая скотинка скучает.

— Да ты ешь, папа, ешь! — Светлана, пышнотелая, с улыбчивыми глазами женщина, потянулась к кастрюле. — Прямо беда, не умею я понемногу готовить. Вот и Сережка поэтому на меня ругается.

Большой, полный до краев, половник опрокинулся в тарелку Петровича.

— Да уж… — старик проследил глазами движение полной женской руки. — Может и в этот раз многовато будет?

Света засмеялась:

— А ты что, родной дочки, что ли, стесняешься? Ешь!..

Петрович искоса взглянул на дочь и, не к месту, сказал:

— Губа вон у тебя…

— Что, губа? — насторожилась дочь.

— Битая…

Светка прикоснулась пальцами к уголку рта. Улыбка женщины стала гаснуть.

— Это ничего… — тихо сказала она. — Скоро пройдет.

— Опять Сережка дрался?

— Пьяный он был… Сам себя не помнил.

— А бил-то за что? За то, что ты ему, стервецу, слишком много наготовила?

У Петровича кольнуло сердце. Он невольно подумал о том, что, пожалуй, уже совсем скоро это такое родное лицо станет совсем другим: измученным, болезненным, с потухшими глазами и без мягкой лукавинки доставшейся Светке в наследство от матери.

— А дети где?

— Миша и Коля в школе, секция там у них какая-то. А Машеньку Марья Васильевна к себе пока забрала. Пусть побудет немного с бабушкой.

— И то верно. Нечего девчонке смотреть, как пьяный отец над матерью изгаляется.

— Да Сережка, он ничего… — губы Светки снова тронула робкая улыбка. — Вот только если бы не пил…

— Водкой дерьмо не прикроешь. От водки оно еще жиже становиться, — старик тоскливо оглянулся по сторонам. — Слышь, Светк, может быть нам с тобой уехать куда-нибудь, а?..

— Куда? И кто нас с тобой ждет?

— Да ты погоди, — Петрович подался вперед и, навалившись грудью на

стол, приблизил свое лицо к потупленному лицу дочери. — Ты думаешь, я не вижу как ты мучаешься? Не по-человечески все у вас как-то получается с Сережкой, понимаешь?.. Не по-людски! Вчера лег я спать, а сна нет, хоть убей. И все мысли в голову лезут. Не хорошие мысли, Светка, злые и проку-то от них, если разобраться, никакого нет. Такого, как твой Сергей, только могила исправит. А три дня назад Витька, брат твой двоюродный, из деревни мне письмо прислал. Пишет, живут, мол, они там хорошо: огород у них полгектара, хозяйство…

— Детей, папа, на огороде у Витьки не вырастишь.

— Но в деревне все ж таки легче нам с тобой будет.

— Везде, пап, хорошо, где нас нет, — вздохнула Светка. — А еще лучше там, где нас с тобой не будет никогда.

В коридоре хлопнула входная дверь. Молодая женщина скользнула по лицу отца изменившимся, испуганным взглядом.

— Ты, папа, иди лучше домой, а?.. Поздно уже.

Петрович выпрямился, не хотя, отстраняясь от дочери.

— Не глухой, слышу. Пришел твой благоверный.

— Папа, я тебя прошу, уходи, пожалуйста!

— Не гони, сам уйду, — опираясь на спинку стула, старик встал. — И за что нам с тобой такое наказание, дочка? За грехи мои, что ли?..

В коридоре загремело опрокинутое ведро. Старик шагнул к двери и уже протянул было к ней руку, как вдруг та распахнулась сама и с тупым звуком ударилась об угол шкафа.

Петрович попятился. На пороге стоял пьяный Сергей.

— Всем привет! — зять осмотрел кухню. Споткнувшись взглядом на накрытом столе, он удивленно приподнял бровь. — Ужинаем, значит?.. И ужинаем, как я погляжу, без хозяина?

Светка подошла к мужу.

— Да вот, папа к нам зашел, — женские руки суетливо поправили воротничок мужской рубашки. Голос Светы подрагивал от напряжения. — Поговорили мы с ним немного. А есть он не хотел, это я сама его усадила…

— Ты думаешь, мне куска хлеба жалко? — Сергей криво усмехнулся. — Только врешь ты… Наверное, опять, тары-бары развели. Мол, такой-сякой зять, хрен с него взять? — Сергея сильно шатнуло. Он выругался и оперся спиной на дверь. — Ведь так, дед?

— Может и так, зятек, — тихо ответил старик.

— Да что ты, папа?! — Светка обернулась к отцу и сердито сверкнула глазами. — О Витьке мы говорили, о том, что огород у него в деревне хороший.

— Что ж, огород у Витьки действительно не плохой. Раз как-то удосужился я на него взглянуть, — Сергей чиркнул спичкой и прикурил измятую сигарету. Зять по прежнему стоял в проходе, загораживая старику выход. — А вот сам Витька все ж таки бо-о-ольшая сволочь!.. Ведь так, дедок, или нет?

— Сережа, пойдем спать, а? — Светка обняла мужа за плечи и искательно заглянула ему в глаза. — Ну, пойдем!.. Ты на ногах уже еле стоишь.