Чудодей
Шрифт:
О горе! Горе! Станислаус был готов доказать, что он заслуживает любви пасторской дочки, а мир не принял его жертвы. Небезызвестный господин Иисус, по-видимому, имел дело с людьми, которые умели держать слово. Разочарованный, Станислаус вытащил гвоздь из руки, потушил свет и лег спать.
Проснулся он под утро. И поскольку сильно замерз, надел рубашку так, как полагается. Голова у него была исколота, и он понял, что лег спать в терновом венце из ежевики. Он снял его и сразу вспомнил, что мир не дал ему возможности принести себя в жертву и быть распятым.
21
Станислауса
Благочестивый хозяин Станислауса дал о нем объявление в «Союзе пекарей»: «Кто возьмет в ученики трудновоспитуемого ученика?»
В городе был хозяин, который брал любых учеников. Он обладал свойствами лошадиного барышника, который всякую самую брыкливую и норовистую лошадь умеет так показать, что всегда продаст ее, и к тому же с выгодой.
— Ну так чем отличился этот ущербный ученик?
— Он лупится на дочек твоих самых лучших покупателей, покуда они не покорятся ему.
— У меня это не пройдет.
— Он в союзе с чертом и занимается чернокнижием.
— Ну черта мы из него изгоним и научим вместо черных книг белые мешки трясти.
…Как-то незаметно наступила середина лета. Городская пыль лежала на листьях лип, делая тусклыми и вялыми эти легкие деревьев. В воздухе мешались все испарения городка. Лишь после сильного дождя недолго казалось, что к городу приблизилась деревня с ее здоровыми запахами.
Станислаус грустил. Все у него пошло вкривь и вкось. Время, когда в доме набожного пекаря он жил как благословенный домашний ангел-хранитель и мог ходить куда угодно, казалось ему сказкой. Он грезил им. А что толку? Ангел повержен, он стал Люцифером. Станислаус раздумывал над книгами, которые ему давала Марлен. Нигде не говорилось, что поцелуи — он ли поцеловал красавицу или она его — ведут в пропасть. Там речь шла только о блудодеянии. А было ли блудодеянием то, чем они с Марлен занимались в лесу у ручья?
А Марлен? Прислала ли она Станислаусу хоть слово утешения? Нет, о Марлен вообще ничего не было слышно. Неужто она сидит в своей комнате и предается раскаянию? Он подкарауливал кухарку пастора, но она как сквозь землю провалилась.
Он ходил подавленный, пытаясь разного рода мелкими добрыми делами вернуть телегу своей жизни в прежнюю колею: по утрам он первым проскальзывал в пекарню. Но другие ученики за это только издевались над ним: «Новая метла хорошо метет. Гляньте-ка на этого подлизу!»
Он брал с тарелки для учеников хлеб с самым тонким слоем ливерной колбасы, а остальные говорили между собой: «Видали дурака?» Он таскал воду в кухню для хозяйской воспитанницы Людмилы, а они говорили: «Он втюрился в эту очковую змею».
У нового хозяина живот нависал над поясом клетчатых пекарских штанов, ни дать ни взять кислое тесто, что норовит вывалиться из квашни. Лицо у него было иссиня-красное, стриженая голова вся в шрамах. То были сабельные шрамы. Хозяин был старый солдат, вице-фельдфебель. Он бы, конечно, стал капитаном, утверждал хозяин, да война, к сожалению, недостаточно долго длилась. Какая-то трусливая матросня прекратила войну. С тех пор матросы вызывали у него только отвращение. Он даже на улице останавливал детей в матросках и ругал их отцов.
По утрам четверо учеников проскальзывали в пекарню. Старший из них, Герман, заставлял остальных выстроиться строем перед квашней, а сам стоял чуть поодаль, держа руки по швам. Являлся заспанный хозяин. Герман докладывал:
—
— Вольно! — командовал хозяин. И прищуривал один глаз. — Почему это у новенького пробор справа?
— Не получается… не получается у меня слева.
— Стой как следует, когда со мной говоришь!
— Да, — тихо промолвил Станислаус.
— Надо отвечать: слушаюсь! И не пялься на меня. Разойдись! Шагом марш!
Ученики занимались каждый своим тестом. Станислаус до плеч погружал руки в кислое тесто для хлеба. Хозяин ходил от квашни к квашне, командуя приготовлением теста.
— Глубже бери, деревянная башка! Больше муки, сукин сын! Меси, меси быстрее, выблядок! Ты как стоишь, бездельник! Кто так заквашивает?
Хозяйка не была ни смиренной, ни воинственной. Хозяин привез ее с войны вместе со стальным шлемом, ранцем, солдатской шинелью и старой короткохвостой офицерской лошадью. Она была распорядительницей в дамской пивной в Данциге и курила сигареты в длинном янтарном мундштуке. Она носила серьги, которые время от времени меняла, и были у нее такие, что доставали до плеч. Фрау Клунч была по характеру очень привязчивой и хорошо относилась ко всем мужчинам, которые ей нравились. А нравились ей многие. Хозяин после войны открыл кафе. Фрау Клунч была хозяйкой этого кафе и появлялась там в вечерних туалетах. Она подсаживалась к господам за столиками и выпивала с ними рюмочку-другую. Когда у господ посетителей истощались силы, она пила с ними на спор. «Ну как, толстячок, ставишь бутылку, а?»
Любезный гость не хотел рисковать. И лишь под столиком хватал хозяйку за тугие ляжки. Хозяйка и бровью не вела. Он заказывал вожделенную бутылку. Хозяин лично приносил ее.
— По-моему, вы заходите слишком далеко, сударь, и, если это повторится, я вынужден буду вызвать вас на поединок, драться будем на пехотных саблях. Вы должны знать, что эта дама моя жена, будьте любезны!
У гостя, какого-нибудь коммивояжера, торгующего сапожной ваксой, глаза вылезали из орбит. Он не для того зашел в кафе, чтобы дать искромсать себя саблей. Он хотел просто весело провести вечерок. А тут хозяин глядит с такой угрозой, да и шрамы на его лысой голове начинают опасно рдеть. И гость мгновенно приглашал его выпить с ним в знак примирения. Жизнь опять возвращалась в нормальную колею.
Дела шли хорошо. «Да хранит Господь почтенное ремесло!» Вот так, с восклицательным знаком, в некотором роде — наказ Господу Богу — висело в лавке это изречение, выжженное на дощечке, рядом с вставленным в рамку свидетельством о получении вице-фельдфебелем звания мастера. Рядом висели другие документы и выдержки из Святого Писания под стеклом. Была там, к примеру, письменная благодарность генерал-фельдмаршала фон Макензена за присылку пирожков со шпиком. Мастер послал своему генералу, которому мог служить только в качестве вице-фельдфебеля, доказательство своей верноподданнической преданности. И генерал-фельдмаршал ответил! Каждый покупатель, который дорожит делом нации, может увидеть письмо и восхититься. Оно было написано генерал-фельдмаршалом собственноручно, и подпись с точно таким же росчерком, как некогда на армейских приказах. Но тут был не призыв уничтожать любого врага, а благодарность за съеденные пирожки со шпиком. Мастер тотчас же послал генерал-фельдмаршалу письмо с покорнейшей просьбой — не позволено ли ему будет сделать эти пирожки своим фирменным блюдом: «Пирожки со шпиком генерал-фельдмаршала фон Макензена».